Последние духовники царской семьи. Хмурый полдень XXI век Молитвы против бомб

Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедывать никакой иной веры, кроме Православной 728 .

Взаимоотношения российских самодержцев и православной церкви имели свою, весьма драматическую историю. При этом следует иметь в виду, что все российские монархи были религиозными людьми, но к православной церкви как к институту власти они относились по-разному.

В первой четверти XVIII в. Петр I сумел подчинить православную церковь, сделав ее частью государственного механизма. В результате священнослужители фактически превратились в государственных служащих. Это решение не связано с личной религиозностью монарха. Это было политическое решение. Поэтому на протяжении XVIII – начала XX вв. церковные структуры интегрировались в бюрократическую систему Российской империи.

Процесс подчинения церкви государству сопровождался бюрократизацией ее структур и постепенной утратой морально-нравственного авторитета священнослужителей в глазах народа. Совершенно не случайно то, что в великой русской литературе XIX в. крайне мало положительных образов священников. Художники также отдали дань антирелигиозной пропаганде. Достаточно вспомнить картины В.Г. Перова «Монастырская трапеза» и «Крестный ход на Пасху». Тем не менее именно православная вера цементировала целостность Империи, а российские монархи фактически определяли стратегию церковного влияния на душу народа. Поэтому небезынтересно оценить уровень личной религиозности российских монархов, формировавшейся не без влияния царских духовников.

Следует отметить, что демонстративное пренебрежение национально-религиозными традициями со стороны монархов было редкостью и в конечном счете дорого им обходилось. Так, Петр III, внук Петра I, всячески выказывал свое пренебрежение православной обрядностью. В придворной среде спустя десятилетия об этом ходили самые разные рассказы. В 1860-х гг. министр Императорского двора В.Ф. Адлерберг «рассказал, что слышал от императора Александра Павловича, как в Зимнем дворце была лютеранская церковь Петра III» 729 . Надо признать, что источники этой информации весьма авторитетны. Прагматичная Екатерина II активно использовала «религиозный фактор» в процессе подготовки переворота, подчеркнуто демонстрируя приверженность идеалам православия.

Тем не менее после воцарения Екатерины II в 1762 г. никакого религиозного фанатизма при Российском императорском дворе не наблюдалось. Что весьма характерно для XVIII в., вошедшего в европейскую историю как век Просвещения, густо замешанный на атеизме.

Однако в XIX в. ситуация изменилась. Следует отметить, что система домашнего образования российских монархов и великих князей предполагала их обязательное и традиционное религиозное образование в детские годы. Вместе с тем уровень религиозности особ Императорской фамилии, естественно, оказывался разным, хотя на протяжении жизни со всеми ее драматическими коллизиями он мог меняться в ту или иную сторону.

Несмотря на свое исключительное положение, российские монархи, конечно, оставались людьми, разграничивавшими личную религиозность и религиозную политику империи, во главе которой они находились. Говоря об уровне религиозности членов Императорского двора, необходимо также разграничивать личную религиозность императоров и сложившуюся, весьма устойчивую религиозную практику Высочайшего двора. Вплоть до последней четверти XIX в. религиозная практика Императорского двора оставалась в рамках формально-религиозных традиций, сложившихся еще при Екатерине II.

Для придворных в первой четверти XIX в. в целом присуще формально-скептическое отношение к религии, характерное для XVIII в. Безусловно, в этом сказалось воспитание Александра I в духе космополитических просветительских идей Ж. – Ж. Руссо и Вольтера.

Религиозным образованием Александра I в детские годы руководил протоиерей А.А. Самборский. Судя по воспоминаниям современников, это был человек достаточно светский, лишенный глубокого религиозного чувства. Протоиерей Андрей Афанасьевич Самборский (1732–1815) не только обучал будущего Александра I основам православия, но и стал его первым духовником.

А.А. Самборский.

В.Л. Боровиковский. Конец 1790-х и.

Говоря о духовниках российских императоров, следует иметь в виду, что по традиции, сложившейся к концу XV в., духовниками русских царей, а затем и российских императоров становились настоятели Кремлевского Благовещенского собора. Хотя в имперский период российской истории духовники и жили в Петербурге, но по традиции протопресвитер Большого придворного собора в Зимнем дворце одновременно возглавлял и Благовещенский собор Московского Кремля, будучи духовником императорской семьи.

Как правило, духовники российских императоров были широко образованными людьми, подолгу жившими в Европе. Не являлся исключением и А.А. Самборский. Окончив в 1765 г. Киевскую духовную академию, он, по воле Екатерины II, отправлен в Англию для изучения агрономии. Одновременно с этим на него возложили обязанности ведения церковных служб при российском посольстве в Лондоне. В 1768 г. он женился на англичанке, которую обратил в православие. В 1868 г. его официально назначили на должность священника при посольской церкви. Наряду со службами на русском языке он совершал службы для греков и сочувствующих православию англичан на греческом или латинском языках. В Англии Самборский пробыл 15 лет. В 1780 г. императрица Екатерина II отозвала Самборского в Россию.

В 1781 г. его включают в свиту наследника Павла Петровича во время его путешествия по Европе. По завершении путешествия «графа Северного» Самборский награжден Екатериной II бриллиантовым крестом на голубой ленте. В 1785 г. Самборского назначили наставником в Законе Божием и духовником к великим князьям Александру и Константину Павловичам. Позже в этом же звании он был и при великих княжнах, дочерях Павла I. Когда в 1788 г. в Царском Селе возвели величественный Софийский собор, Самборский стал его первым протоиереем.

Его деятельность высоко оценили. В 1799 г. Самборский удостоился ордена Св. Анны I степени. В этом же году его определили духовником к великой княгине, эрцгерцогине австрийской Александре Павловне, при которой он находился вплоть до ее кончины в 1801 г. Его не забывали и после смерти Павла I. Самборского удостоили алмазными знаками ордена Св. Анны и позволили жить в Михайловском дворце «на покое».

Литургический прибор из походной церкви Александра I. Россия. Около 1812 г.

Влияние священника-агронома Самборского сказалось на экуминистических увлечениях Александра I. В результате император, воспитанный в традициях энциклопедистов, стал, по сути, космополитом, оставаясь православным монархом православной Империи. Проявлялось это в различных поступках. Известно, что император длительное время поддерживал отношения с баронессой В. – Ю. Крюденер, проповедовавшей идею слияния православной и католической церквей. В 1813 г. император посетил в Германии общину моравских братьев. С 1812 г. он начинает систематически читать Библию и посылает сестре Екатерине Павловне список «мистической литературы» 730 . Все эти увлечения были весьма далеки от канонического православия.

А.А. Самборский являлся духовником Александра I с 1785 г. по 3 апреля 1808 г., то есть на этой должности он пребывал 23 года. После ухода с должности одряхлевшего Самборского его место при императоре занял Павел Васильевич Криницкий (1752–1835). Он происходил из дворян Черниговской губернии, образование получил в Черниговской гимназии и Киевской духовной академии. По окончании курса Криницкий некоторое время преподавал поэзию и греческий язык в черниговской гимназии. Однако в 1783 г. его жизнь резко изменилась, поскольку его отправили священником в Париж, где он пробыл до 1791 г. и стал свидетелем начала Великой французской революции. По возвращении в Россию он с 1793 по 1795 г. состоял законоучителем в Академии художеств.

Император Александр I перед отъездом из Санкт-Петербурга 1 сентября 1825 г. Г.Г. Чернецов. 1825 г.

В 1799 г. началась придворная карьера П.В. Криницкого. Его определили законоучителем младших детей императора Павла Петровича и протоиереем Софийского собора. В расходных документах великого князя Николая Павловича впервые имя Криницкого упоминается в 1801 г., когда повелением императрицы Марии Федоровны «находящемуся при

Их Императорских Высочествах великих князьях духовником и законоучителем протоиерею Павлу Криницкому» выдается «в пожалование 100 руб.» 731 .

Именно П.В. Криницкий стал первым законоучителем будущего императора Николая I. Любопытно, что таинство исповеди при Императорском дворе было «платной услугой». По крайней мере, в финансовых документах прямо фиксируется, что помимо жалованья в марте 1810 г. «духовнику протоиерею Павлу Криницкому» выдано «за исповедь 200 рублей» 732 . Систематические занятия Законом Божьим начались у великого князя Николая Павловича с осени 1802 г.

Постепенно Криницкий занял все должности дряхлевшего Самборского. В декабре 1803 г. его причислили к придворной церкви, 27 января 1806 г. назначили старшим над придворным духовенством. И, наконец, 3 апреля 1808 г. назначили духовником царским и членом Священного Синода. Таким образом, в 1808 г. у Александра I появился второй духовник.

После 1815 г. близ царской семьи появляется новое духовное лицо – Николай Васильевич Музовский, он стал духовником Николая и Михаила Павловичей. В результате вплоть до 1825 г. Криницкий оставался духовником Александра I, императриц Елизаветы Алексеевны и Марии Федоровны, а Музовский был духовником «младших» великих князей – Николая и Михаила. При этом, несомненно, решающее слово при решении «кадровых вопросов» в делах придворного духовенства играли Александр I и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Примечательно, что Криницкий оставался духовником вдовствующей императрицы вплоть до ее смерти в 1828 г., а после этого его продолжали официально называть «бывшим духовником покойной государыни императрицы» 733 .

На момент коронации Николая I в августе 1826 г. «Камер-фурьерский журнал Высочайшего двора обеих половин» зафиксировал разделение полномочий между священниками следующим образом: среди духовенства, присутствовавшего на коронации, упоминается «Их императорских Величеств протопресвитер Криницкий» и «Его Императорского Величества духовник протоиерей Музовский» 734 .

Формальная религиозность Высочайшего двора проявлялась и во внешнем облике духовника Николая Павловича – Николая Васильевича Музовского 735 . Своим внешним обликом он мало напоминал православного священника. В 1817 г. он ходил «в черной одежде, в белом галстуке и без бороды», и, по мнению современников, в нем «трудно было признать… нашего православного священника» 736 .

Прибор для причастия. 1820-е и.

Наряду с церковными службами, крещениями, венчаниями и прочим, одной из его обязанностей было обращение в православие немецких принцесс, выходивших замуж за великих князей дома Романовых. Когда в 1817 г. в Россию приехала будущая жена Николая I, духовник «постоянно должен был находиться в приемной принцессы, чтобы, пользуясь каждым свободным часом, помогать ей выучить наизусть Символ веры» 737 .

Надо признать, что формальный подход Н.В. Музовского к вопросам веры сделал переход из протестантизма в православие для прусской принцессы Шарлотты тяжелым испытанием. Спустя много лет императрица Александра Федоровна вспоминала, что «Священник Муссовский, знакомивший меня с догмами греческой церкви, должен был подготовить меня к принятию

Святых Тайн; он был прекрасный человек, но далеко не красноречив на немецком языке. Не такой человек был нужен, чтобы пролить мир в мою душу и успокоить ее в смятении в подобную минуту» 738 . Сама процедура приобщения к православию произвела тяжелое впечатление как на прусскую принцессу, так и на ее свиту: «С грехом пополам прочла я Символ веры по-русски; рядом со мной стояла игуменья в черном, тогда как я была одета вся в белом, с маленьким крестом на шее; я имела вид жертвы; такое впечатление произвела я на всю нашу прусскую свиту, которая с состраданием и со слезами на глазах взирала на участие бедной принцессы Шарлотты в церковном обряде, естественно, странном в глазах протестантов» 739 .

Для протестантки адаптация к новой для нее религии оказалась тяжелой. Не только из-за неизбежного духовного перелома, но и из-за особенностей повседневной обрядности. Для православной великой княгини Александры Федоровны, в прошлом прусской принцессы Шарлотты, необходимость выстаивать на ногах продолжительные службы показалась крайне тяжелой. Спустя много лет Александра Федоровна вспоминала о своем первом посещении Москвы: «Мне пришлось пролежать в постели, а затем на кушетке в течение нескольких дней; настолько утомили коленопреклонения мои ноги, я даже с трудом могла двигать ими» 740 .

Таким образом, мы можем констатировать, что, во-первых, в период правления «западника» Александра I религиозная жизнь российского Императорского двора в полной мере воспроизводила традиции формальной религиозности, сложившиеся в XVIII в. Во-вторых, император Александр I после 1815 г. во многом находился во власти идей, связанных со стремлением к слиянию католической и православных церквей. В-третьих, оба духовника императора Александра I были широко образованными людьми, подолгу служившими при православных храмах в Европе. Немаловажно было и то, что внешний облик царских духовников был далек от канонического образа русского православного священника.

Николай I, став императором в декабре 1825 г., будучи православным по рождению и воспитанию, за 30 лет правления прошел через серьезную духовно-религиозную эволюцию, связанную с постепенным отказом от формальной религиозности.

Будущего императора начали учить молитвам и креститься с февраля 1803 г., когда ему шел восьмой год 741 . Главными учителями, закладывавшими религиозность в детскую душу, были воспитательницы, как это ни странно, исповедовавшие протестантизм и лютеранство, что, безусловно, накладывало свой отпечаток на личную религиозность детей.

Если во второй половине 1820-х гг. молодой Николай I был достаточно формально религиозным человеком, то с начала 1830-х гг. его личная религиозность приобретает более одухотворенные формы. Духовная трансформация Николая I теснейшим образом связана с формированием собственного сценария власти, основанного на национальных традициях и отрицании западной религиозно-политической практики.

Подчас поступки императора Николая I настолько выбивались из привычных стереотипов поведения, что это буквально приводило в смятение придворных. Но со временем они выстроились в линию поведения, которая и формировала национально ориентированный сценарий власти. И важнейшей частью нового сценария власти стала искренняя православная религиозность Николая Павловича.

Так, мемуаристы упоминают, что иногда во время службы император Николай I становился впереди, рядом с хором певчих и подпевал им своим красивым голосом. Одна из дочерей Николая I вспоминала, что «для Папа было делом привычки и воспитания никогда не пропускать воскресного Богослужения, и он, с открытым молитвенником в руках, стоял позади певчих. Но Евангелие он читал по-французски и серьезно считал, что церковнославянский язык доступен только духовенству. При этом он был убежденным христианином и глубоко верующим человеком, что так часто встречается у людей сильной воли» 742 . Это очень показательная цитата. Действительно, искренне верующий православный монарх, читающий Евангелие по-французски, является неким символом переломных процессов, начало которым положил Николай Павлович.

Одной из старых православных традиций, существовавших при царском дворе со времен московской Руси, была практика изготовления «родовых» икон. С новорожденных снимали «мерку», по ее длине отрезали кусок доски, на нем иконописцы писали лик святого, в день которого появился на свет царственный младенец. Николай I в своих записках упомянул, что он для своих детей сохранил этот обычай, и «Императрица дарила каждому новорожденному икону его святого, сделанную по росту ребенка в день его рождения» 743 . Примечательно, что в своем духовном завещании, составленном в 1844 г., Николай Павлович упомянул и о своей «родовой» иконе, распорядившись ее судьбой: «Образ Чудотворца Николая, в рост мой при рождении, должен всегда оставаться в Аничкове» 744 . Когда в 1857 г. у Александра II родился сын, названный в честь Сергия Радонежского, то сразу по его рождении известному иконописцу Пешехонову был заказан образ преподобного Сергия Радонежского «в рост Его Высочества, как того требовал старинный благочестивый обычай» 745 .

Любопытно, что в Большой церкви Зимнего дворца богослужения совершались и по «политическим» поводам. В период правления Николая I каждый год 14 декабря совершалось богослужение, на которое приглашались только лица, причастные к событиям, связанным с подавлением восстания декабристов в 1825 г. После службы все допускались к руке императрицы Александры Федоровны и целовались с императором, как в Пасху.

Примечательно, что традиция богослужений в память событий 14 декабря сохранялась и при Александре II, правда, уже только по юбилейным датам. Например, 14 декабря 1875 г., в память 50-летия событий на Сенатской площади, состоялся торжественный обед, на который пригласили оставшихся участников событий, в числе которых были князья А.А. Суворов, В.Ф. Адлерберг, Р.Е. Гринвальд. На это время в Зимний дворец привезли мундир Николая I по форме лейб-гвардии Измайловского полка, в котором был император в этот трагический день. Естественно, старики вспоминали о событиях. Нашел о чем рассказать сыновьям и Александр II, которому в декабре 1825 г. было 7 лет 746 .

Николай Павлович с первой половины 1830-х гг., когда завершился процесс оформления его «сценария власти», всячески подчеркивал свою «русскость». Наряду с введением в повседневный придворный быт русского языка (он разговаривал на русском языке «даже с женщинами (дотоле неслыханное дело при Дворе)») он первый ввел в моду «привычку петь тропари праздничные и даже всю обедню вместе с хором в церкви – это одни мелочи; но модные дамы времен Александра рассказывают, какое это сделало впечатление, как удивило, как показалось странным, причудливым и какой переворот сделало в гостиных, а впоследствии и в семейной жизни, и в воспитании, и мало-помалу разбудило народное чувство» 747 .

Следует подчеркнуть, что вера Николая I была совершенно искренней, и он сознательно «подтягивал» свой Двор к искренней и благоговейной православной религиозности. Фрейлина А.Ф. Тютчева вспоминала, что в дни больших праздников и особых торжеств богослужение отправлялось в Большой церкви Зимнего дворца. На службе мужчины были в парадной форме, при орденах, дамы – в придворных костюмах, то есть в повойниках и сарафанах с треном, расшитым золотом, производивших величественное впечатление.

Впрочем, обрядовая религиозность Императорского двора, естественно, была далека от проявлений простонародных традиций православного благочестия. Славянофилка фрейлина А.Ф. Тютчева упоминала, что она не смела ни становиться, как привыкла, на колени, ни класть земных поклонов, «так как этикет не допускал подобных проявлений благочестия. Все стояли прямо и вытянувшись….Члены императорского дома, однако, держали себя в церкви примерно и, казалось, молились с истинным благочестием. Император Николай стоял один впереди, рядом с хором певчих и подпевал им своим красивым голосом» 748 .

При Николае Павловиче начали возводиться новые придворные соборы. Любовно обустраивая Петергофскую Александрию, Николай I приказал возвести домашнюю церковь близ Коттеджа. Ее построили в модном тогда готическом стиле и назвали Капеллой Св. Александра Невского. С июля 1834 г. там начались богослужения. Они носили семейный, камерный характер. К службе кроме членов семьи Романовых приглашали по особым спискам лишь близких родственников и придворных. При Николае I исключение делали только для кадет. В Царском Селе в 1825–1827 гг. в Александровском парке соорудили в готическом стиле Шапель 749 . В арочном своде Шапели устроили вход в квартиру духовника императора Н.В. Музовского.

Религиозному воспитанию своих детей Николай I уделял большое внимание. Следуя традиции, он лично выбрал кандидатуру законоучителя для старшего сына – цесаревича Александра Николаевича. Им стал доктор богословия Г.П. Павский.

Герасим Петрович Павский в 1814 г. окончил Петербургскую духовную академию со званием магистра. В этом же году он занял в академии кафедру еврейского языка. В 1815 г. Павский получил должность священника при Казанском соборе в Петербурге. В 1817 г. его определили законоучителем в Царскосельский лицей, ив 1821 г. Павский получил степень доктора богословия и высочайше награжден орденом Св. Владимира IV степени. На то время ему исполнилось только 34 года. На этом карьерный взлет молодого богослова не окончился. После открытия в 1819 г. Петербургского университета попечитель Учебного округа С.С. Уваров предоставил Павскому кафедру богословия. И в академии, и в лицее, и в университете лекции талантливого богослова вызывали всеобщий интерес. Поэтому не случайно он вошел в круг преподавателей цесаревича Александра Николаевича, которых подбирал В.А. Жуковский. По поручению императора Николая I Павский составил программу преподавания Закона Божия, по которой начал свои занятия с цесаревичем с 30 ноября 1826 г.

Свои занятия он начал с изучения молитвы «Отче наш», применительно к представлениям восьмилетнего ученика. Занимаясь преподаванием цесаревичу, Павский составил два руководства («Начертание церковной истории» и «Христианское учение в краткой системе»), их издали ограниченным тиражом.

Царственным родителям и руководителям воспитательного процесса цесаревича В.А. Жуковскому и К.К. Мердеру Павский понравился. Об этом свидетельствует запись в дневнике воспитателя цесаревича К.К. Мердера: «2 февраля 1829 г. Вечером Их величества присутствовали при экзамене в Законе Божием. Великий князь отличался в особенности, все ответы его были прекрасны и доказывали большую правильность его суждений». По результатам экзамена Николай I «объявили совершенное удовольствие» отцу Павскому 750 .

Вскоре Павский начал преподавать Закон Божий и дочерям Николая I – Марии, Ольге и Александре. Кроме этого, его причислили к Большому собору Зимнего дворца. И, наконец, пиком придворной карьеры Павского стало его назначение духовником всех высоких воспитанников. Его неоднократно отмечали и награждали (бриллиантовым наперсным крестом, алмазными знаками Св. Анны II степени, орденом Св. Владимира III степени и еще двумя бриллиантовыми перстнями). При Императорском дворе Павский проработал 9 лет. Столь заметные успехи порождали зависть среди церковных иерархов.

В 1835 г. разразился скандал. Поводом к нему стали «конспекты-методички» Павского, подготовленные для цесаревича. Его обвинили в ошибках, недобросовестности и неблагонамеренности. В дневнике А.С. Пушкина в феврале 1835 г. появилась запись: «Филарет 751 сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. Павский отставлен от великого князя. Митрополит и Синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судия; но ласково простился с Павским. Жаль умного, ученого и доброго священника! Павского не любят» 752 .

Тем не менее Павский сохранил доброе расположение со стороны Николая I, поскольку только с его ведома Павского могли назначить на должность священника Таврического дворца, сохранив за ним все права и преимущества по службе.

Поскольку цесаревич лишился не только законоучителя, но и духовника, то встал вопрос о его замене. Эту проблему вновь решал лично император Николай I. Инициатор «дела Павского» московский митрополит Филарет обратил внимание императора на молодого священника Василия Борисовича Бажанова.

К 1835 г. В.Б. Бажанов уже считался опытным преподавателем. После окончания в 1823 г. Духовной академии со званием магистра он до 1827 г. преподавал Закон Божий во Втором кадетском корпусе, а после ухода Павского из университета принял от него кафедру богословия. Одновременно он преподавал в Главном педагогическом институте и в 1-й гимназии. Именно в гимназию на урок Бажанова и пришел Николай I. Императору хватило 15 минут, чтобы составить мнение о священнике, после чего он ушел. По воспоминаниям Бажанова, император по возвращении во дворец заявил, что нашел, наконец, законоучителя для наследника. Естественно, не все встретили это назначение доброжелательно. Фрейлина императрицы Александры Федоровны отметила в дневнике: «Променяли ястреба на кукушку» 753 .

Здесь уместно будет сослаться и на мнение А.С. Пушкина, тот, будучи близким приятелем В.А. Жуковского, лично знал и Г.П. Павского (1787–1863), и В.Б. Бажанова (1800–1883). Первого он называл «умным, ученым и добрым священником», а второго – человеком «очень порядочным» 754 . Таким образом, мы можем констатировать, что законоучителями и духовниками у подраставшего цесаревича были грамотные и достойные священники.

Очень важно и то, что Николай I лично приобщал своих детей и внуков к семейно-религиозным традициям. Внуков Николая I, включая будущего Александра III, крестил духовник императора Николая Павловича протопресвитер Музовский 755 . Подрастающие внуки исполняли все положенные религиозные обязанности: накануне воскресений, царских дней и больших праздников их водили ко всенощной, а в воскресные и праздничные дни они слушали обедню в Малой церкви Зимнего дворца в присутствии царя и родителей 756 .

Николай I и родители, цесаревич Александр и цесаревна Мария Александровна, своим отношением в церковным службам прививали детям серьезное отношение к религиозным обрядам. Мемуаристка с почтительным удивлением писала: «Лицо цесаревны выражало полную сосредоточенность. Ее сопровождали все дети, даже самый маленький, которому еще не было трех лет и который стоял молча и неподвижно, как и остальные, в продолжение всей длинной службы. Я никогда не понимала, как удавалось внушить этим совсем маленьким детям чувство приличия, которого никогда нельзя было бы добиться от ребенка нашего круга; однако не приходилось прибегать ни к каким мерам принуждения, чтобы приучить их к такому умению себя держать, оно воспринималось ими с воздухом, которым они дышали» 757 .

То – взгляд близкого, но стороннего наблюдателя. Детей, конечно, приучали к порядку. Император Николай Павлович внимательно следил за порядком в церкви, обращая внимание на мельчайшие детали, в том числе и на поведение своих внуков. Так, в 1852 г. Николай I, внимательно наблюдая за внуками на богослужении, высказал главному воспитателю внуков генералу Н.В. Зиновьеву, что «они стоят за обедней очень хорошо, но что плечи держат неправильно и каблуки не вместе» 758 . Эти «каблуки не вместе» по отношению к маленьким внукам 759 действительно поражают, рисуя во всей полноте особенности характера Николая I.

Личная религиозность российских императоров, безусловно, имела и политическую составляющую. Постоянная демонстрация приверженности православным святыням Руси была важной и обязательной частью их публичного имиджа. Так, в семье Романовых вплоть до 1917 г. сохранялся обычай при визитах в Москву буквально первым делом посещать икону Иверской богоматери, а затем мощи московских святых. В октябре 1831 г. при посещении Москвы Николай I и цесаревич Александр Николаевич, которому тогда было 13 лет, немедленно по приезде отправились поклониться гробнице митрополита Алексия 760 . Спустя 20 лет, в сентябре 1851 г., когда в Москву приехала цесаревна Мария Александровна, она сама отвезла детей в Троице-Сергиеву лавру, где они отстояли обедню в Троицком соборе, а затем молились перед ракой Св. Сергия Радонежского. Мать и дети посетили Гефсиманский скит и отправились в Ростов на поклонение Св. Дмитрию Ростовскому 761 . Летом 1855 г. еще не короновавшийся Александр II впервые посетил древнюю столицу в качестве императора. Один из дней весьма напряженного визита посвящался Троице-Сергиевой лавре, где Александр II и императрица Мария Александровна усердно молились у мощей Св. Сергия 762 .

На детские души посещение московских религиозных святынь производило большое впечатление, поскольку «было принято сейчас же по прибытии совершать поклонение мощам; один из постоянно там молящихся пяти монахов поднимал крышку гроба» 763 .

Тем не менее, дочь Николая I Ольга Николаевна оценивала характер религиозного воспитания царских детей как достаточно формальный. Она объясняла это тем, что «нас окружали воспитатели-протестанты, которым едва были знакомы наш язык и наша церковь» 764 . Вместе с тем следует отметить, что воспитательный процесс в царской семье предусматривал существенную разницу в подготовке цесаревича и его сестер.

Дело в том, что, по сложившейся практике, дочери российских императоров рано или поздно становились супругами протестантов. Возможно, поэтому их приобщение к православной религии носило, пожалуй, формальный характер.

Николай I сделал очень много для изменения религиозной жизни Российского императорского двора, однако надо признать, что ему так и не удалось переломить формального отношения к православным канонам в придворно-аристократической среде. Пышные богослужения в дворцовых домовых храмах по большей части являлись только необходимой частью пышных дворцовых церемоний. В них не было самого главного – искренней веры. Фактически придворные религиозные службы носили характер светской церемонии.

Личный авторитет императора и его религиозность, безусловно, дисциплинировали присутствовавших в Большой церкви Зимнего дворца. Как упоминала А.Ф. Тютчева, «все стояли прямо и вытянувшись», «члены императорского дома… держали себя в церкви примерно» 765 . Отсутствие на церковной службе или опоздания сурово и немедленно пресекались Николаем Павловичем. Например, в апреле 1834 г. камер-юнкер А.С. Пушкин нарушил этикет, не явившись в придворную церковь «ни к вечерне в субботу, ни к обедне в вербное воскресенье». После этого он немедленно получил приказ явиться для объяснений. Сам поэт писал: «Однако ж я не поехал на головомытье, а написал изъяснение» 766 .

Но и при грозном императоре во время длинных служб великие князья периодически умудрялись выскакивать из церкви «перекурить» на церковную лестницу. Поэтому 28 апреля 1847 г. издается высочайший указ о категорическом запрете употребления «табаку в церквах во время отправления службы». После смерти императора Николая I весь строгий порядок очень скоро нарушается: «Каждый мог запаздывать, пропускать службу по желанию, не будучи обязан никому отдавать отчета» 767 .

Как и каждый православный, Николай Павлович периодически исповедовался своему духовнику Н.В. Музовскому (1772–1848). Его он «получил» от матери и старшего брата Александра I, память о котором Николай Павлович глубоко чтил. Однако, видимо, облик и личностные качества Музовского претили Николаю I. Об этом косвенно свидетельствуют его слова, произнесенные в 1848 г. после назначения Бажанова на место умершего Музовского. После первой исповеди у нового духовника Николай I сказал семейству, что он «первый раз в жизни исповедовался». Сам Бажанов писал, что он не знает, что эти слова означают, но предположил, что «государь не исповедовал своих грехов перед духовниками, и духовники не предлагали ему вопросов, а прочитывали только молитвы пред исповедью и после исповеди» 768 .

О личностных предпочтениях Николая I свидетельствует и то, что в 1841 г. именно В.Б. Бажанову, а не Музовскому поручается приобщить будущую императрицу Марию Александровну к таинствам православной церкви. Императрица Александра Федоровна, невольно сравнивая происходящее, отмечала, что «конфирмация моей невестки, цесаревны, совершалась совершенно при иных условиях: она нашла здесь прекрасного священника, который объяснил ей слово за словом все догматы и обряды нашей церкви…» 769 . Тем не менее, в завещании, составленном Николаем Павловичем в 1844 г., «отдельным пунктом» выражена благодарность «отцу-духовнику» Музовскому «за его верную долговременную службу; душевно его почитав» 770 .

Мы можем предположить, что Музовский изначально не устраивал царя, но снять его с должности означало пойти против воли Александра I, чью память чтил Николай I. В результате только после смерти Музовского в 1848 г. В.Б. Бажанов стал духовником не только цесаревича Александра Николаевича, но и Николая I.

Современники неоднократно отмечали глубокую личную православную религиозность Николая I. Так, графиня А.Д. Блудова писала, что «Николай Павлович – самый православный государь из царствующих над нами со времен Федора Алексеевича» 771 . В этом контексте особенно весомо звучит фраза Николая I, которую он произнес в ходе своей предсмертной беседы с В.Б. Бажановым о вере: «Я не богослов; верую по-мужицки» 772 . И эта твердая мужицкая православность добавляет новый важный штрих к облику самодержца Николая I.

Отношение Александра II к религии не выходило за общепринятые рамки его круга. Он был, конечно, верующим человеком, выполнявшим все обязательные обряды православной церкви. Но его религиозность сродни религиозности Александра I: формальная вера, но без глубокого религиозного чувства. В отличие от отца, к нарушениям дисциплины во время церковных служб он относился совершенно спокойно. Александр II не любил Москву, не любил, когда ему напоминали, что он родился в Чудовом монастыре древней столицы. Он – «западник» и лучше чувствовал себя в каком-нибудь Эмсе и вообще в Пруссии… 773

В семье Александра II подлинным носителем православной религиозности была, как это ни странно, императрица Мария Александровна. Бедная немецкая принцесса, ставшая цесаревной, а затем и императрицей, всем сердцем восприняла православные каноны. По свидетельству воспитательницы царских детей А.Ф. Тютчевой, «душа великой княгини была из тех, которые принадлежат монастырю» 774 .

В начале1850-х гг. внуки Николая I начали последовательно включаться в систему религиозного образования. Для старшего сына цесаревича Александра великого князя Николая Александровича уроки Закона Божия начались со 2 ноября 1850 г. Эти уроки вел Бажанов, его утвердили в должности 20 января 1851 г., с оплатой в 285 руб. в год. Столько же он получал за преподавание всем остальным детям цесаревича. В начале 1851 г., когда великому князю Николаю Александровичу шел восьмой год, Бажанов стал готовить мальчика к первой исповеди и Великом посту 775 . В 1853 г. Бажанов готовил к первой исповеди уже восьмилетнего великого князя Александра Александровича, будущего Александра III 776 .

Следует заметить, что кандидатура В.Б. Бажанова в качестве учителя Закона Божьего при детях Александра II не была бесспорной. Императрица Мария Александровна хотела сама подобрать законоучителя для своего старшего сына, даже пойдя против традиций. Поэтому в начале 1850-х гг. в качестве возможной кандидатуры законоучителя рассматривался духовник принцессы Вюртембергской Ольги Николаевны – протоиерей И.И. Базаров. Главной причиной такого решения стало то, что Бажанов занимал иные многочисленные должности и детям мог уделять только малую толику своего внимания. А императрице духовник требовался все время. Она писала Ольге Николаевне о Базарове: «…Мы примем его с распростертыми объятиями.

Но если в него запала хоть малейшая доля протестантизма, то мы не поймем друг друга. Я очень дорожу учебною частью (которой, увы, пренебрегает Бажанов)… я еще ничего не говорила Бажанову до получения ответа. Полагаю, что он сам поймет, что у него не хватает на это времени… не слишком ли он мягок? Но для детей мне прежде всего нужна сердечность» 777 . Однако по ряду причин вариант с И.И. Базаровым не прошел, и преподавание осталось за Бажановым, его цари «глубоко уважали как своего многолетнего духовника, не пожелали оскорбить или просто даже огорчить» 778 .

Но Мария Александровна, не осуществив свой замысел для старшего сына, все-таки реализовала его для младших сыновей. Бажанова освободили от обучения, и в 1859 г. преподавание Закона Божьего поручается протоиерею Рождественскому, служившему при церкви Мариинского дворца, с одновременным преподаванием Закона Божьего детям великой княгини Марии Николаевны. Н.В. Рождественского перевели в Малую церковь Зимнего дворца и причислили к ней сверх штата 779 . К такому назначению Н.В. Рождественского подтолкнуло охлаждение его отношений с хозяйкой Мариинского дворца, великой княгиней Марией Николаевной. Это связано с тем, что священник отказался тайно совершить обряд венчания дочери Николая I и графа Строганова. Позже Н.В. Рождественский стал настоятелем Малой церкви Зимнего дворца, членом Священного Синода и духовником императрицы Марии Александровны. С 1866 г. Н.В. Рождественского назначили на должность учителя Закона Божьего и духовника великого князя Сергея Александровича, а когда подрос великий князь Павел Александрович, он стал и его духовником 780 .

Надо сказать, что царские дети искренне полюбили Н.В. Рождественского. Великий князь Сергей Александрович после наступления совершеннолетия просил мать, императрицу Марию Александровну, подарить Ивану Васильевичу красивый наперсный крест. Императрица сама выбирала камни для креста и заказывала его рисунок. В январе 1876 г. одна из фрейлин императрицы Марии Александровны, по просьбе Сергея Александровича, купила материю на рясу И.В. Рождественскому. Видимо, священник сумел установить со своими духовными сыновьями ту тонкую душевную связь, которая и делает религию религией. После исповеди в феврале 1876 г. Сергей Александрович записал в дневнике: «Иван В. так со мною хорошо говорил!» 781

Вместе с тем И.В. Рождественский мог быть и строгим к своим подопечным. Того же Сергея Александровича его духовник строго разбранил за то, что его подопечный пропустил всенощную во время масленицы (2 февраля 1877 г.).

Умер И.В. Рождественский в 1882 г. Удар с ним случился через несколько дней после кончины императора Александра II от горя и страшного потрясения, так как, когда умирающего государя привезли во дворец, именно Иван Васильевич Рождественский приобщал Святых Тайн умирающего императора 782 .

Примечательно также и то, что когда в начале 1860-х гг. цесаревичу Николаю Александровичу начали преподавать «университетский курс», то в качестве «учебных пособий» использовали такие бесценные сокровища, как подлинники Остромирова Евангелия и летопись Нестора «Повесть временных лет» 783 . Профессор Московского университета Буслаев вспоминал: «Никогда не забуду, с каким наслаждением читал я ему об Остромировом Евангелие, об Изборнике Святославовом и о великолепных миниатюрах Сийского Евангелия по драгоценным рукописям, которые были доставлены нам для лекций из Петербургской Публичной библиотеки, из Московской синодальной и с далекого Севера, из Сийского монастыря»™.

Воспитатели детей императора Александра II оставили дневниковые записи, в которых упоминается об эпизодах повседневной религиозной жизни царских сыновей. Так, в марте 1862 г. великий князь Владимир Александрович (15 лет) «отвез Василию Борисовичу (Бажанову. – И. 3 .) материю на рясу в подарок от императрицы» 785 . В апреле 1862 г., накануне пасхальных торжеств, дети рано утром пошли «на половину великого князя наследника на исповедь. Они вернулись назад в 10 минут девятого, что, мне кажется, слишком скоро для исповеди». После этого они отправились «к родителям, чтобы читать с императрицею книги духовного содержания» 786 . На следующий день мальчики, следуя традиции, красили яйца. И, наконец, в субботу 7 апреля 1862 г. воспитатель «В половине двенадцатого… разбудил великих князей, чтобы идти к заутрене. Разговлялись у государя около половины четвертого.

Вернувшись назад, сейчас же легли спать» 787 . Так для мальчиков прошла Пасха 1862 г.

Пасха, как и везде на Руси, – особый праздник. Конечно, подносились традиционные подарки в виде пасхальных яиц. Если кто-то из семьи отсутствовал в Зимнем дворце, то подарки им обязательно отправлялись по месту пребывания. Например, в Вербное воскресение 1865 г. Александр II отправил фельдъегеря в Ниццу к императрице Марии Александровне с пасхальными подарками. Сам же император в пасхальную ночь 1865 г., как обычно, работал. Сначала с тремя сыновьями и всеми членами дома Романовых он присутствовал на торжественной светлой заутрене в Большой церкви Зимнего дворца. После заутрени он, по традиции, христосовался с присутствующими знатными особами и с представителями гвардейских полков. Разговенный завтрак, как всегда, состоялся в Золотой гостиной Зимнего дворца. По признанию самого царя, он «вернулся в кабинет усталый после христосования с 416 лицами, отчего, по его выражению, у него закружилась голова» 788 .

Мемуаристы в один голос отмечают, что религиозная жизнь в Зимнем дворце при императоре Александре II концентрировалась вокруг его жены – императрицы Марии Александровны. Как писал хорошо знавший Марию Александровну граф С.Д. Шереметев: «Нужно признать, что она с полным сознанием и убеждением изучала все русское, и прежде всего православие. Ее переход в православие не был простой формальностью. У нее были такие руководители, как митрополит Филарет, такие друзья, как В.Д. Олсуфьев, когда она была еще цесаревною, такие поклонники, как Николай I» 789 . Пожалуй, после Екатерины II не было императрицы, столь глубоко изучившей «нашу веру, наш строй и нашу народность. Она оставила крупный след, отразившийся на ее детях и придавший им то, что так отсутствует в других членах семьи иных ее поколений….Отражение матери следует искать в детях императора Александра II. Она воспитала «русское», честное поколение» 790 .

Православная религиозность императрицы Марии Александровны не могла не повлиять на формирование искренней религиозности ее детей. Александр III вспоминал: «Мама постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говению; своим примером и глубоко христианскою верою приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама понимала. Благодаря Мама мы, все братья и Мари, сделались и остались истинными христианами и полюбили и веру, и Церковь» 791 . После смерти матери цесаревич Александр Александрович писал младшему брату: «Если бы речь шла о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что я знаю, что она была святая» 792 . Так старший сын оценил роль матери в формировании его искренней православной религиозности.

Следует также отметить, что «кружок» императрицы Марии Александровны был центром придворных славянофилов. Большое влияние на императрицу во второй половине 1850– 1860-е гг. имели ее фрейлины А.Ф. Тютчева и А.Д. Блудова. По воспоминаниям мемуаристов, Антонину Блудову при дворе прозвали «жандармом православия» 793 .

В конце царствования Александра II наметили «кадровый резерв» на должность царского духовника, так как духовник Бажанов достиг уже весьма преклонного возраста. В качестве преемника на должность духовника выбрали Ивана Леонтьевича Янышева. Он родился в 1826 г. в Калужской губернии в семье дьякона. Курс в Санкт-Петербургской духовной академии Янышев завершил с ученой степенью бакалавра физико-математических наук. В 1851 г. его определили священником в православную церковь в Висбадене. В 1856 г. Янышева перевели в Санкт-Петербургский университет профессором богословия и философии. В 1858 г. вновь направили в заграничную командировку, назначив священником в церкви русской миссии в Берлине. Затем – вновь в Висбаден, где он проработал с 1859 по 1864 г. Все это время Янышев достаточно активно занимался научной работой.

Придворная карьера И.Л. Янышева началась в 1864 г., когда его пригласили в Копенгаген преподавать Закон Божий невесте российского цесаревича принцессе Дагмар. Это произошло, когда тяжело болевший Николай Александрович счел необходимым лично встретиться с Янышевым, с которым «долго беседовал… о предстоящей задаче и остался вполне доволен отношением к столь важному делу ученого-богослова» 794 . После того как в 1866 г. Дагмар превратилась в цесаревну Марию Федоровну, услуги Янышева не забыли, и его назначили ректором Санкт-Петербургской духовной академии (1866–1883 гг.).

Именно Янышев в своих проповедях с церковной кафедры толковал великие реформы Александра II. Когда осенью 1866 г. в Россию прибыла невеста цесаревича Александра Александровича датская принцесса Дагмар, И.Л. Янышев готовил ее к церемонии миропомазания, а императрица Мария Александровна учила ее, как подходить к иконам и молиться. 12 октября 1866 г. в Большой церкви Зимнего дворца состоялась церемония миропомазания, и датская принцесса Дагмар получила новое имя – Мария Федоровна 795 . Обряд миропомазания совершал митрополит Исидор в Большой церкви Зимнего дворца. Принцесса во время обряда была одета в простое белое платье со шлейфом, без украшений. Свидетельницей выступила сама императрица Мария Александровна 796 . В 1874 г. Янышев призвали к участию в делах по старокатолическому вопросу в качестве официального представителя русской церкви на боннской конференции. Именно он произнес проповедь 2 марта 1881 г. над гробом убитого террористами Александра II. Судя по воспоминаниям Богданович, эта речь произвела большое впечатление на присутствовавших: «Государь не скончался – он убит! Убит!» – закричал он на всю церковь. Эти слова были встречены глухими рыданиями» 797 .

Продолжателем православной традиции на российском императорском престоле стал Александр III. Частью его «сценария власти» стала подчеркнутая «народность», тесно связанная с его искренней православной религиозностью.

«Мужицкая» внешность царя органично сочеталась с его глубокой православной религиозностью. Современники подчеркивали, что личная религиозность Александра III носила камерный характер, но искренность его религиозного чувства была совершенно очевидна для окружающих. Описывая события лета 1877 г., один из воспитателей царских детей, пообщавшись с будущим императором, отметил для себя, что цесаревич показался ему очень рассудительным, патриотичным, сведущим по русской истории и очень религиозным 798 .

Многолетний соратник Александра III граф С.Д. Шереметев вспоминал, что когда в начале 1870-х гг. цесаревич Александр Александрович предложил ему искупаться, то он увидел на груди великого князя множество образков и среди них крест 799 . Граф вслух высказал свое удивление, поскольку в аристократической среде подобное проявление религиозности не было принято. Впоследствии С.Д. Шереметев объяснял увиденное русской натурой Александра III, для которого была совершенно чужда космополитичность его отца.

Проявлялось это и в большом, и в малом. Так, Александр III, в отличие от отца, любил Москву. Он часто говорил, что его давнее желание – пожить в Москве, провести в ней Страстную неделю, поговеть и встретить Пасху в Кремле 800 . Именно Александр III инициировал начало «императорской серии» ежегодных пасхальных яиц работы мастеров фирмы К. Фаберже. Именно Александр III положил начало традиции ежегодного пасхального христосования не только со свитой, но и с прислугой и нижними чинами охраны. В его уборной в Аничковом дворце всегда горела в углу лампада перед иконами с подвешенными пасхальными яйцами 801 .

Александр III хорошо знал детали православной обрядности, он понимал символизм православной церкви. Поэтому его православие – исповедание русского человека. Он чувствовал и сознавал, что без него нельзя быть всецело русским человеком, что отречение от православия равносильно отречению от России, ее духа, ее истории, ее преданий, ее силы 802 .

При Александре III Зимний дворец остался только парадной резиденцией, поскольку царь там не жил. Он продолжал жить в Аничковом дворце, куда поселился еще в 1866 г. после женитьбы. Примечательно, что в 1865–1866 гг., накануне свадьбы цесаревича, построили церковь Аничкова дворца. Постепенно она пополнялась древними иконами, собираемыми цесаревичем. Для звонницы заказали особые колокола, повторявшие знаменитые ростовские звоны. Даже священником в Аничковой церкви служил простой армейский полковой священник, судьба свела его с цесаревичем во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Более того, в церковь Аничкова дворца имели право ходить все живущие во дворце: прислуга, кучера, старики унтер-офицеры. По свидетельству современников, «в церкви Аничкова дворца чувствовалась та теплота, которая совершенно отсутствовала в Малой церкви Зимнего дворца; стояли не чиновные люди, не свита, а разночинцы, и дорожили они этим правом… было что-то патриархальное в этом совместном молении, что-то резко отличавшееся от обычных дворцовых порядков» 803 .

Тот же мемуарист, рассказывая о парадном выходе в Зимнем дворце 6 января 1891 г. по поводу очередной церемонии водосвятия на Неве, описывал церковную службу следующим образом: «Служба прекрасная, пение безукоризненное, церковь полна, фрейлины направо, царедворцы налево….Толпа равнодушных, дипломатический корпус со своими дамами в окнах Николаевской залы. Бинокли наставлены на Неву. Зрелище» 804 .

Так же любовно Александр III обустроил и церковь Гатчинского дворца, куда в конце марта 1881 г. переехал со всей семьей. Надо заметить, что дворцовая Гатчинская церковь в начале 1880-х гг. имела вид не то гостиной, не то проходной комнаты, чему способствовали лестницы с двух сторон и полное отсутствие икон, кроме самых необходимых, на иконостасе. Мало-помалу Александр III лично занялся украшением церкви. Все подносимые ему иконы он развешивал в церкви, причем некоторые собственноручно. Церковь украшалась пасхальными яйцами, в ней возобновили живопись. В церкви появилось «царское место». В результате через несколько лет церковь уже действительно походила на православный храм. В ней стало теплее, и протестантский оттенок совсем исчез. Граф С.Д. Шереметев подчеркивал, что Александр III «любил щегольнуть знанием церковного устава, хотя иногда и ошибался, но всегда дорожил церковным благолепием и был глубоко верующим (православным) человеком без всякой тени ханжества» 805 .

Столь пристальное внимание Александра III к своим домовым церквям вызывало удивление даже у священников. Граф С.Д. Шереметев приводит высказывание духовника царя Янышева по поводу того, что царь «вообще так любит иконы». В свою очередь, граф выразил недоумение по поводу «удивления» Янышева, его С.Д. Шереметев называл «двуличный Янус» 806 .

К некоторым придворным храмам Александр III относился неоднозначно. В Петергофе, в парке Александрия еще при императоре Николае I по проекту архитектора К.Ф. Шин-келя выстроили придворную капеллу Св. Александра Невского в модном тогда готическом стиле. Александр III знал эту церковь с детства. Однако, когда определились его архитектурно-религиозные пристрастия, не скрывал, что церковь в Александрии ему не нравится, поскольку построена по образцу немецкой кирхи. Вместе с тем ему нравилась Ливадийская церковь 807 , выдержанная в строгих православных архитектурных традициях. Кроме того, ему были дороги воспоминания о матери, которая также любила и особенно заботилась об этой церкви 808 .

Траурный крест с изображением Александра III. 1899 г.

Примечательно, что при Александре III Императорский двор стал более строго следовать традициям православной обрядности. Во многом это связано с влиянием обер-прокурора Священного Синода К.П. Победоносцева. Так, ему удалось добиться принятия решения о полном прекращении театральных представлений в Петербурге во время Великого поста. Запрет на светские развлечения соблюдался и в императорской семье. Даже у маленькой великой княжны Ольги на время Великого поста отменялись уроки танцев 809 .

Следует подчеркнуть, что Александру III удалось передать свое искреннее православие детям. Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала, как в дворцовой церкви Гатчинского дворца собиралась семья и свита на пасхальную заутреню. С одной стороны, все неукоснительно следовали правилам этикета: на голове – усыпанный жемчугами кокошник, вышитая вуаль до талии, сарафан из серебряной парчи и кремовая атласная юбка. С другой стороны, несмотря на неизбежную придворную официальность, религиозное чувство сохранялось в полной мере: «Я не помню, чтобы мы чувствовали усталость, зато хорошо помню, с каким нетерпением мы ждали, затаив дыхание, первый торжествующий возглас «Христос Воскресе!»» 810 .

В.Б. Бажанов, занявший должность духовника императорской семьи при Николае I в 1848 г., оставался на этом посту вплоть до своей смерти в 1883 г., уже при Александре III, то есть занимал ее 35 лет. На протяжении длительного времени он обучал Закону Божьему младших детей Николая I и всех детей Александра II. Не без его влияния сложились твердые морально-нравственные взгляды и у Александра III. Именно в религии Александр III искал нравственную опору, принимая подчас очень сложные, судьбоносные для России решения. Один из мемуаристов привел слова императора: «Когда что меня смущает и я чувствую, что человеческими силами не выйти из тяжелого состояния души, стоит вспомнить слова Евангелия «Да не смущается сердце Ваше, Веруйте в Бога и в Мя веруйте», и этого довольно, чтобы прийти в себя» 811 .

В период правления Александра III началась придворная карьера Ивана Леонтьевича Янышева. В 1883 г., после смерти духовника царской семьи В.Б. Бажанова, его назначили «духовником Их Императорских Величеств, заведующим придворным духовенством и протопресвитером соборов Большого в Зимнем дворце и московского Благовещенского». Однако ни мемуаристы, ни другие источники не упоминают о какой-то особой духовной близости между глубоко и искренне верующим царем и его духовником. Янышев при Дворе был только сановником в рясе, добросовестно выполнявшим все положенные обязанности.

Когда Александр III умирал в Ливадии в октябре 1894 г., рядом с ним находился его духовник Янышев. Но при этом к царю пригласили и знаменитого о. Иоанна Кронштадтского, он известен не только как блестящий проповедник, но и как целитель. 10 октября 1894 г. Александр III принял о. Иоанна Кронштадтского. По свидетельству современницы: «Войдя к нему, он сказал: «Великий Государь, чем болеешь ты?» Они вместе молились, Государь стал на колени. Отец Иоанн провел рукой по больным местам и не причинил боль. Государь был очень тронут» 812 . Видимо, царь цеплялся за соломинку, поскольку врачи его уже приговорили, и он надеялся только на священника-целителя. Умер Александр III 20 октября 1894 г.

Николай II был одним из самых верующих российских монархов, что связано не только с его духовным воспитанием, но и жизненными обстоятельствами, часто заставлявшими искать утешения в религии. Как император, он строго выполнял все обязательства, связанные с обычной чередой дворцовых богослужений и церемоний. Его личная религиозность проявлялась в искренности веры. Домашний иконостас, находившийся в царской спальне, поражал количеством икон.

Во второй половине 1870-х гг. решался вопрос о законоучителе для будущего Николая II, и повторилась ситуация 1850-х гг., когда императрица Мария Александровна попыталась пригласить законоучителя для своих детей «со стороны». В 1875 г. Александр III и императрица Мария Федоровна, в обход «традиционных» Бажанова и Янышева, попытались пригласить на место законоучителя царских детей протоиерея Н.В. Рождественского, «которого они любили и с которым охотно беседовали». Граф С.Д. Шереметев вспоминал: «…Нужен был законоучитель для цесаревича Николая Александровича, и родители остановились выбором на протоиерее Рождественском и при мне просили его очень убедительно принять на себя эту обязанность, но Рождественский, ссылаясь на болезнь и на упадок сил, не нашел возможным принять это предложение. Долго убеждали его родители… в действительности же Рождественский прожил недолго и открыл путь И.Л. Янышеву (Двуликий Янус)» 813 .

Приводя эту цитату, следует уточнить, что Рождественский все же на короткое время стал духовником будущего Николая II. По сложившейся традиции, в 1875 г. у мальчика Николая, которому исполнилось семь лет, состоялась первая исповедь. Его духовником стал Н.В. Рождественский. 12 февраля 1877 г. «Вся семья приобщалась, и Ники, который второй раз исповедовался у Ивана В. Пили потом чай все вместе» 814 . После смерти И.В. Рождественского в 1882 г. духовником Ники некоторое время состоял престарелый Бажанов, в 1883 г. его сменил Янышев.

Ивана Васильевича Рождественского (1815–1882) любили многие. Протоиерей, член Священого Синода, настоятель Малой церкви Зимнего Дворца, проповедник, он родился в селе Богоявленский Погост, Вязниковского уезда Владимирской губернии, 18 января 1815 г., в семье священника. Санкт-Петербургскую духовную академию он окончил в 22 года в 1837 г. магистром богословия. В 1840-1850-х гг. он преподавал Закон Божий в петербургских кадетских корпусах, справедливо считаясь одним из самых талантливых преподавателей. В 1859 г. он стал законоучителем детей великой княгини Марии Николаевны и по ее рекомендации в 1859 г. был переведен к Большому Двору, где стал преподавать Закон Божий детям Александра II, а в 1862 г. он назначается протоиереем Малой церкви Дворца. Вся царская семья полюбила нового наставника. Так что Александр III лично знал протоиерея Рождественского с 1859 г.

После того как И.В. Рождественский отказался занять место законоучителя будущего Николая II, это место занял Янышев. Когда цесаревич Николай Александрович приступил к изучению наук университетского курса, то Янышев продолжил свою педагогическую карьеру при цесаревиче, читая ему курс канонического права в связи с историей церкви, а также богословие и историю религий.

Со временем религиозность Николая II стала приобретать черты религиозного фатализма. Николай II постоянно упоминал, что он родился в день Иова Многострадального и что конец его царствования будет трагичным. Точкой отсчета зарождения этого чувства можно считать Ходынскую катастрофу, произошедшую в мае 1896 г. во время коронации в Москве. Следует заметить, что в этой сложной ситуации, когда ему предлагались различные решения – от объявления траура по погибшим до «продолжения банкета», – духовник царя о. Янышев вел себя совершенно пассивно. Как вспоминал влиятельный чиновник Министерства Императорского двора B.C. Кривенко, он после Ходынки «бросился к духовнику государя о. Янышеву, умоляя его пойти к государю, настоять на отмене праздников. Протопресвитер вздыхал, высказывался уклончиво, а на представленный решительно вопрос ответил: разве он может беспокоить государя подобными заявлениями? Так узко формально понимал духовник царя свои обязанности, а Янышев слыл за высокообразованного человека, много лет прожившего за границей» 815 .

Следует заметить, что не только Николай II был «запрограммирован» на трагическую кончину, но в том же была убеждена и императрица Александра Федоровна, о чем свидетельствует эпизод, произошедший во время Саровских торжеств в июле 1903 г. Там Николай II встречался с юродивой Пашей Саровской. Об их встрече ходило много слухов. Художница В.П. Шнейдер, участница Саровских торжеств, вспоминала свой разговор с императрицей по этому поводу: «Значительно позднее на одном из приемов, когда Императрица подолгу разговаривала со мной, разговор зашел про юродивых.

Протоиерей Иоанн Янышев

Императрица спросила меня, видела ли я Саровскую Пашу? Я сказала, что нет. «Почему?» – «Да я боялась, что, прочтя, как нервный человек, в моих глазах критическое отношение к ней, она рассердится и что-нибудь сделает, ударит и т. п.» И осмелилась, спросила, правда это, что когда Государь Император хотел взять варенья к чаю, то Паша ударила его по руке и сказала:

«Нет тебе сладкого, всю жизнь будешь горькое есть!» «Да, это правда». И раздумчиво Императрица прибавила: «Разве вы не знаете, что Государь родился в день Иова Многострадального?» Потом говорили о юродивых бургундских принцессах (Эльза, Лострип), грюндвальдских старцах и проч.» 816 .

После того как в конце 1904 г. Александровский дворец Царского Села стал постоянной резиденцией семьи Николая II, встал вопрос о месте для молитв императорской семьи, ведь императору, как мы уже упоминали, в условиях революции пришлось резко ограничить свои передвижения вне территории императорских резиденций.

Следует заметить, что формально в Александровском дворце домовой церкви не существовало. Однако еще в 1840-х гг. в нескольких комнатах дворца сформировалась домовая церковь. Это было связано с трагедией, в 1844 г. пережитой Николаем I. Дело в том, что 24 июня 1844 г. в кабинете императрицы Александры Федоровны (жены Николая I) от скоротечной чахотки умерла дочь Николая I Александра Николаевна. После ее смерти в кабинете императрицы устроли дворцовую молитвенную комнату. Архитектор Д. Ефимов перестроил интерьер этой комнаты. На месте, где стояла постель, возвели маленькую молельню. Иконостас с личными иконами княгини Александры Николаевны покоился на панелях, сделанных из ее же кровати братьями Гамбс. Центром молельни стала портретная икона с изображением умершей в образе св. царицы Александры. При Николае I здесь служили панихиды по великой княгине. В соседней комнате оборудовали предмолельню. Этот мемориальный комплекс сохранялся во дворце вплоть до конца 1920-х гг.

Однако Николай II счел необходимым устроить «свою» домовую церковь в одном из дворцовых парадных залов. В этом помещении сначала располагалась его спальня, затем – парадная зала и, наконец, малиновая гостиная императрицы Александры Федоровны. Здесь установили походный иконостас Александра I, сопровождавший его во время заграничных походов в 1813–1814 гг. Иконостас представлял собой шесть тканых полотнищ, укрепленных на складной ширме 817 . Легкий иконостас перевозился при Николае II в Ливадию и Спалу. Перед иконостасом в ряд стояли четыре стула для княжон, кресло для Николая II и стул цесаревича Алексея.

Александровский дворец. Спальня императора Николая II и его супруги. Фото 1930-х гг.

Александровский дворец. Киот в спальне цесаревича Алексея. Фото 1930-х гг.

Для императрицы Александры Федоровны в этом же зале устроили маленькую отдельную молельню с иконами на стенах, где для нее поместили кушетку и аналой. Конечно, скудный церковный антураж мало сочетался со светскими интерьерами парадных залов Александровского дворца. Поэтому когда в 1913 г. близ Александровского дворца возвели Федоровский собор, то он и стал домовым храмом императорской семьи.

По свидетельству современников, Николай II хорошо разбирался в богословских проблемах и хорошо знал православную обрядность. Протопресвитер русской армии и флота о. Шавельский, находившийся в Ставке с 1914 по 1917 г. и лично наблюдавший царя, вспоминал: «В истории церковной он был достаточно силен, как и в отношении разных установлений и обрядов церкви….Государь легко разбирался в серьезных богословских вопросах и в общем верно оценивал современную церковную действительность, но принятия мер к исправлению ее ждал от «специалистов» – обер-прокурора Св. Синода и самого Св. Синода» 818 ; «Государь выслушивал богослужение всегда со вниманием, стоя прямо, не облокачиваясь и никогда не приседая на стул. Очень часто осенял себя крестным знамением, а во время пения «Тебе» и «Отче наш» на литургии, «Слава в вышних Богу» на всенощной становился на колени, иногда кладя истовые земные поклоны. Все это делалось просто, скромно, со смирением. Вообще о религиозности государя надо сказать, что она была искренней и прочной. Государь принадлежал к числу тех счастливых натур, которые веруют, не мудрствуя и не увлекаясь, без экзальтации, как и без сомнений. Религия давала ему то, что он более всего искал, – успокоение. И он дорожил этим и пользовался религией как чудодейственным бальзамом, который подкрепляет душу в трудные минуты и всегда будит в ней светлые надежды» 819 .

Религиозность императора отмечалась всеми, кто его окружал. Генерал Ю.Н. Данилов вспоминал, что «Император Николай был глубоко верующим человеком. В его личном вагоне находилась целая молельня из образов, образков и всяких предметов, имевших отношение к религиозному культу. При объезде в 1904 г. войск, отправлявшихся на Дальний Восток, он накануне смотров долго молился перед очередной иконой, которой затем благословлял уходившую на войну часть.

Будучи в Ставке, государь не пропускал ни одной церковной службы. Стоя впереди, он часто крестился широким крестом и в конце службы неизменно подходил под благословение протопресвитера о. Шавельского. Как-то особенно, по-церковному, они быстро обнимают друг друга и наклоняются каждый к руке другого» 820 .

Говоря о религиозности последнего российского императора, нельзя не сказать и о его жене, императрице Александре Федоровне. Сразу следует отметить, что наряду с личными отношениями религия стала одной из прочных основ их брака.

Необходимость перемены религии, обязательная для жены российского монарха, долгое время заставляла колебаться протестантку дармштадтскую принцессу Алике. Однако после того как она решила принять предложение руки и сердца наследника Российской империи, она всем сердцем приняла и православие.

По сложившейся традиции к невесте в Англию направили царского духовника о. Янышева, для того чтобы подготовить ее к переходу в православие. Это событие подробно обсуждалось в петербургских гостиных. Так, в июне 1894 г. в дневнике генеральши Богданович зафиксировано: «Говорят, что Алиса находится под влиянием пастора, что Янышев, посланный наставлять ее в православной вере, произвел на нее мало впечатления, что она не поддается его убеждениям. Янышев – ученый, холодный богослов, влиять на душу он не может. Про нее говорят, что она холодная, сдержанная» 821 . Это стало только началом всевозможных пересудов, шлейфом тянувшихся за Александрой Федоровной на протяжении всей ее жизни.

В дневниках Николая II неоднократно зафиксирован весь «круг» религиозных обязанностей императорской четы. В 1895 г. молодые супруги вместе проходили его впервые. 1 января 1895 г. к обедне приехали дяди Николая II – «Миша, Владимир, Алексей и тетя Михень». Одной из обязательных церемоний для императорской семьи было ежегодное водосвятие на Неве. Для ее проведения напротив Иорданского (Посольского) подъезда Зимнего дворца сооружался шатер с помостом, и в прорубь торжественно опускался серебряный крест. В дневнике Николай II следующим образом описывается это событие (5 января 1895 г.): «…Надо было идти к вечерне с водосвятием.

Алике в первый раз присутствовала при окроплении всего дома св. водою». 6 января 1895 г.: «На улицах с утра стояли толпы народа, вероятно, ожидавшие выезда в Зимний; там происходило обычное водосвятие по Иордани без участия войск».

19 января 1895 г. молодой император и муж показывал жене иконы и блюда в Концертном зале Зимнего дворца. После этого он «показал Алике Малую церковь» Зимнего дворца. Поскольку при Дворе соблюдался траур по умершему Александру III, то масленичные гуляния в 1895 г. отменили, и 13 февраля Николай II записал: «В этом году никакой разницы для нас нет между масленицей и постом, все также тихо, только теперь, разумеется, дважды ходим в церковь. Настроение такое, что молиться очень хочется, само просится – в церкви, в молитве – единственное самое великое утешение на земле!». Это очень редкий и показательный эмоциональный всплеск для крайне сдержанного царя. 17 февраля 1895 г. Николай II и Александра Федоровна исповедовались «в нашей спальне после общей молитвы» о. Янышеву.

В марте-апреле 1895 г. императрица Александра Федоровна впервые приняла участие в церковных службах, связанных с православной Пасхой. 4 марта супруги «пошли ко всенощной с поклонением Св. Кресту». На следующий день участвовали в обедне. 25 марта ходили «ко всенощной – получили вербы». 26 марта присутствовали на обедне. 27 марта «были на вечерней службе». Поскольку дела никто не отменял, а Николай II еще не выработал жесткий ритм своих «занятий», то в этот день ему «пришлось заняться делами и вечером, т. к. потерял час из-за церкви». 28 марта супруги присутствовали на обедне и на вечерней службе. 30 марта они «пошли к 12-ти Евангелиям». 31 марта «был вынос плащаницы». 1 апреля ходили к обедне. В этот день Александра Федоровна «занялась краскою яиц с Мишею и Ольгою», а вечером – «обоюдные подарки и разные сюрпризы в яйцах. В 11.50 пошли к заутрене, в первый раз в нашу домашнюю церковь». 2 апреля, в воскресенье, наступила Пасха с длинной службой и разговением.

Искренняя и экзальтированная религиозность императрицы Александры Федоровны далеко выходила за общепринятые при Императорском дворе рамки. Исследователи отмечают отчетливую наследственную предрасположенность Александры

Федоровны к религиозному мистицизму. Обычно это связывают с тем, что среди ее далеких предков – святая Елизавета Венгерская. Рано умершую мать будущей императрицы связывала долголетняя дружба с известным теологом Давидом Штраусом. Повышенная религиозность, переходящая в мистицизм, была характерна и для старшей сестры императрицы – великой княгини Елизаветы Федоровны 822 . Эта предрасположенность к религиозному мистицизму привела к восприятию не только догматов православия, но и всей его обрядовой, мистической стороны.

Хорошо знавшие императрицу люди отмечали ее тягу к религиозности, характерную для допетровской Руси, с почитанием старцев и юродивых 823 . Следует отметить, что официальная церковь не одобряла подобную религиозность, расценивая ее как «крайнюю и даже болезненную форму православия». Это проявлялось в ненасытной жажде знамений, пророчеств, чудес, отыскивания юродивых, чудотворцев, святых как носителей сверхъестественной силы 824 .

Именно императрица инициировала процедуру канонизации Серафима Саровского в 1903 г. Произошло это при трагических для нее обстоятельствах. Александра Федоровна родила подряд четырех дочерей, и вопрос о престолонаследии для нее стоял очень остро. Поэтому в Петербург из Франции пригласили экстрасенса Филиппа, тот гарантировал императорской чете рождение мальчика. Однако вместо ожидаемого мальчика у императрицы оказалась замершая беременность, и пришлось объяснять всей стране, почему не родился официально обещанный ребенок. Однако даже при столь трагических обстоятельствах Александра Федоровна не утратила веру в Филиппа. Этим воспользовались российские духовные иерархи. На даче великого князя Петра Николаевича, близ Петергофа, состоялась встреча мартиниста Филиппа и о. Иоанна Кронштадтского. Именно он подсказал Филиппу идею канонизации Серафима Саровского, связывая с этим рождение мальчика в царской семье. Филипп выполнил свою задачу, и Серафима Саровского, невзирая на сопротивление обер-прокурора Священного Синода К.П. Победоносцева, канонизировали. А летом 1904 г. в царской семье родился цесаревич Алексей Николаевич. Именно с этим связано появление в кабинете Николая II большого портрета святого Серафима 825 .

О Серафиме Саровском в царской семье стало известно еще в 1860-х гг. По семейной легенде, когда в 1860 г. заболела дочь Александра II Мария 826 , кто-то предложил пригласить целительницу из Дивеевской общины Гликерию Занятову. Она укрыла девочку куском мантии Серафима Саровского, и девочка выздоровела 827 .

Примечательно, что во время Саровских торжеств, видимо, «с подачи» Александры Федоровны, Николай II «очень желал, что бы лейб-медик Вельяминов зарегистрировал бы случаи исцелений, которых было множество, было прозрение слепых, хождение параличных и т. д. Вельяминов отказывался наотрез от регистрирования, говорил, что все эти случаи вполне объясняются на нервной почве, а он даст свое имя только тогда, если у безногого вырастет нога» 828 .

Императрица Александра Федоровна со временем стала хорошо разбираться в русской православной литературе. Основу ее личной библиотеки составляли религиозные книги и, прежде всего, труды отцов церкви. Со временем императрица научилась даже разбирать религиозные тексты на старославянском языке. По свидетельству современницы, «ее величество много читала, ее, главным образом, интересовала серьезная литература. Библию она знала от корки до корки» 829 . Как и у русских цариц допетровского периода, любимым занятием Александры Федоровны стало вышивание воздухов и других принадлежностей церковного обихода 830 .

Однако при всей религиозности императорской четы царские духовники влияния на нее фактически не имели. Наличие официального духовника и периодические исповеди носили формальный характер и не затрагивали их душ. К сожалению, следует признать, что появление Распутина близ царской четы связано не только с болезнью цесаревича Алексея, но и с отсутствием духовного авторитета близ царской семьи. Дело в том, что о. Янышев, начавший свою придворную карьеру еще при Александре II, уже одряхлел и не мог затронуть душу императрицы.

Поэтому Александра Федоровна, имея официального духовника, начала поиски авторитетного для нее духовного иерарха. Таким неофициальным духовником Александры Федоровны стал Феофан Полтавский (Василий Дмитриевич Быстров) 831 . Его знакомство с царской семьей обычно датируется 1905 г. Архимандрит Феофан не только вел духовные беседы с императрицей, но и служил в домовой церкви Александровского дворца. При этом Александра Федоровна со своими дочерьми пела на клиросе всю литургию. Он же исповедовал всю царскую семью. Следует отметить, что не без его одобрения в Александровском дворце началась придворная карьера Г.Е. Распутина. Такая ситуация с наличием «официального» (И.Л. Янышев) и «неофициальных» (В.Д. Быстров и Г.Е. Распутин) духовников сохранялась при Императорском дворе вплоть до лета 1910 г.

Летом 1910 г. произошло несколько важных событий. Во-первых, скончался «официальный» духовник царской семьи Янышев, и формально должность царского духовника оказалась вакантной. По мнению одного из современников, «знаменитый протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев, оставивший как талантливый ректор академии (1866–1883 гг.), как ученый, как блестящий проповедник великую память о себе и в то же время как протопресвитер (1883–1910 гг.) и администратор – плохое наследство… Придворное духовенство, несмотря на прекрасное материальное обеспечение и все исключительные преимущества и выгоды своего положения, блистало отсутствием талантов, дарований, выдающихся в его составе лиц. В общем, может быть, никогда раньше состав его не был так слаб, как в это время: Иоанна Леонтьевича некем было заменить. Между тем еще при его жизни потребовались заместители; в последние годы он ослабел, ослеп. Поэтому еще при жизни своей он должен был передать другим обязанности царского духовника и законоучителя детей» 832 .

Во-вторых, к 1910 г. императрица Александра Федоровна определилась с кандидатурой своего «неофициального» духовника. Несмотря на то что в 1909 г. состоялась хиротония архимандрита Феофана в епископы и его назначение на должность ректора Санкт-Петербургской духовной академии, влияние Г.Е. Распутина, не занимавшего никаких официальных должностей при Императорском дворе, стало безусловным. Епископ

Феофан пытался бороться, но исходом этой борьбы стало его удаление из Петербурга на Таврическую кафедру в 1910 г. Епископ Феофан пытался бороться с Распутиным и позже. В 1911 г. он предложил церковным иерархам обратиться с коллективным письмом к царю, целью которого было раскрыть ему глаза на Распутина. Однако иерархи отказались пойти на это, сославшись на то, что Феофан – духовник императрицы и это его личный долг. И Феофан пошел до конца. Осенью 1911 г. он добился личной аудиенции у Александры Федоровны в Ливадии. Встреча продолжалась полтора часа. Однако собеседники друг друга не поняли, и вскоре епископ Феофан попросил перевода в Астрахань, подальше от царского дворца в Ливадии…

В-третьих, в 1910 г., после смерти И.Л. Янышева, все занимаемые им должности были разделены между четырьмя священниками:

– протопресвитером армии и морского флота стал Петр Григорьевич Шавельский;

– заведующим Придворным духовенством был назначен духовник вдовствующей императрицы Марии Федоровны Петр Афанасьевич Благовещенский;

– духовником императорской семьи стал протоиерей Николай Григорьевич Кедринский;

– законоучителем царских детей – протоиерей Александр Петрович Васильев.

В целом это были довольно слабые назначения. Протопресвитер армии и морского флота Г.П. Шавельский оказался самой сильной кандидатурой в этом списке. Среди офицерства и солдат он пользовался авторитетом. Николай II, заняв в августе 1915 г. должность Верховного главнокомандующего и почти постоянно живя в Ставке, с уважением относился к этому человеку. Следует отметить, что П.Г. Шавельский не являлся для армии чужим человеком. Он участвовал в Русско-японской войне и «в деле» под Ляояном как священник 33-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, был контужен.

Цесаревич Алексей с отцом Александром (Васильевым). Фото 1912 г.

Глава Придворного духовенства П.А. Благовещенский на момент назначения – немощный 80-летний старец, теряющий память, и его больше заботили материальные блага, чем дела придворной службы.

Законоучитель царских детей протоиерей А.П. Васильев на момент назначения не имел должного влияния и ограничивался только учебными занятиями «по предмету». Когда подрос цесаревич Алексей Николаевич, то его, так же как и предков, начали учить Закону Божьему. В 1915/16 учебном году в расписании цесаревича Алексея значилось три урока Закона Божьего в неделю.

Царский духовник всегда занимал особое положение в придворной иерархии, поскольку принимал исповедь царей. По словам Г.П. Шавельского, протоиерей Н.Г. Кедринский «еще при Янышеве попал в духовники по какому-то непонятному недоразумению» 833 . Н.Г. Кедринский имел диплом Санкт-Петербургской духовной академии и стаж долгой придворной службы, на которую он попал через «взятие», женившись на дочери пресвитера собора Зимнего дворца, протоиерея Щепина. Шавельский характеризует его как «тип простеца, незлого по душе, но который себе на уме, довольно хитрого и недалекого» 834 .

Цесаревич Алексей с учителями, в том числе и с отцом Александром. Спала. Фото 1912 г.

Это назначение, состоявшееся в 1910 г., конечно, не было случайным. В это время влияние Г.Е. Распутина и А.А. Вырубовой на царскую семью стало уже весьма значительным. Распутин уже являлся фактическим и высокочтимым царским духовником. В этой ситуации назначение Н.Г. Кедринского являлось не более чем формальностью, поскольку место царского духовника фактически прочно занял Распутин. Видимо, такое положение вполне устраивало Николая II и его супругу. О том, как по-разному в царской семье относились к Распутину и Кедринскому, свидетельствуют дневниковые записи царя. С одной стороны, 13 января 1913 г. Николай II коротко фиксирует: «Принял Кедринского»; «В 10 час. исповедовались у о. Кедринского» (10 апреля 1913 г.). А с другой стороны, 18 января 1913 г. Николай II записал: «В 4 часа приняли доброго Григория, кот. остался у нас час с 1 / 4 ».

Судя по всему, судьба о. Кедринского решилась осенью 1913 г. По крайней мере, уже в октябре 1913 г. Николай II с семьей исповедовался о. Васильеву «в молельне» (20 октября 1913 г.). Высочайшим указом от 2 февраля 1914 г. Н.Г. Кедринский смещается с должности официального царского духовника. Смещение «подсластили» назначением его на пост помощника заведующего Придворным духовенством. Следует подчеркнуть, что факт смещения царского духовника Высочайшим указом не имел прецедентов, по крайней мере, в имперский период истории России. Примечательно, что Александра Федоровна в личной переписке после 1917 г. называла А.Ф. Керенского «Кедринским».

Причиной этого нарушавшего все придворные традиции решения стало поведение самого о. Кедринского. По воспоминаниям Шавельского, «ни ученых, ни общественных заслуг за ним не значилось. Его малоразвитость, бестактность и угловатость давали пищу бесконечным разговорам и насмешкам. Более неудачного «царского» духовника трудно было подыскать. При Дворе это скоро поняли, ибо трудно было не понять его. Придворные относились к нему с насмешкой. Царь и царица терпели его. Но и их многотерпению пришел конец».

В результате духовником семьи Николая II с февраля

1914 г. стал о. Васильев. Александр Петрович Васильев родился в крестьянской семье, проживавшей в Смоленской губернии. Он кончил курс Петербургской духовной академии в 1893 г., но ученой степени кандидата богословия не получил. Свою карьеру начал в церкви Крестовоздвиженской общины сестер милосердия в Петербурге, преподавал Закон Божий в нескольких гимназиях и очень много проповедовал среди рабочих Нарвского района. До назначения ко Двору пользовался в Петербурге известностью прекрасного народного проповедника, дельного законоучителя и любимого духовника. Прекрасные душевные качества, доброта, отзывчивость, простота, честность, усердие к делу Божьему, приветливость расположили к нему и его учеников, и его паству. Кроме того, отцу Васильеву нельзя было отказать не только в уме, но и в известной талантливости 835 .

Сразу же по назначении на столь почетную должность о. Васильеву пришлось определять свое отношение к Распутину.

Он, конечно, понимал, что его карьера прямо зависит от этого отношения. Только при определенной лояльности к Распутину он мог сохранить свою должность. При этом на о. Васильева давили многочисленные противники Распутина, пытаясь использовать его новое положение.

Естественно, будучи вхожим в царскую семью с января 1910 г., к февралю 1914 г. Васильев пребывал в курсе «придворных раскладов». Кроме этого, его весьма ценила императрица Александра Федоровна. В своих письмах она периодически упоминает о проповедях протоиерея Васильева, давая им самую высокую оценку.

Судя по всему, Васильев достаточно лояльно относился к Распутину. С ним беседовал на эту тему Шавельский. В разговоре, продолжавшемся более трех часов, Шавельский уяснил для себя со слов Васильева, что «Александра Федоровна считала Распутина не только народным целителем, но и духовным авторитетом: Он (Распутин) совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: «Как угодно будет вашему величеству! Ужель я их спрашиваю затем, чтобы узнать, что мне угодно?» А Григорий Ефимович всегда свое скажет, настойчиво, повелительно» 836 . Основой этой повелительности была искренняя вера Распутина в самого себя 837 . По воспоминаниям Г.П. Шавельского, «о. Васильев не отрицал ни близости Распутина к царской семье, ни его огромного влияния на царя и царицу, но объяснял это тем, что Распутин действительно человек отмеченный, Богом, особо одаренный, владеющий силой, какой не дано обыкновенным смертным, что поэтому и близость его к царской семье и его влияние на нее совершенно естественны и понятны. О. Васильев не называл Распутина святым, но из всей его речи выходило, что он считает его чем-то вроде святого».

Из этого разговора Г.П. Шавельский вынес твердое убеждение, что при всех положительных качествах официального царского духовника Г.Е. Распутин «фактически негласный духовник и наставник в царской семье, лицо, пользовавшееся в ней таким бесспорным авторитетом, каким не пользовался ни талантливый, образованнейший прот. Янышев, ни все три вместе заместители его… Распутин стал как бы обер-духовником царской семьи. После краткой, в течение нескольких минут, исповеди у своего духовника, на первой неделе Великого поста 1916 г., Государь более часу вел духовную беседу со «старцем» Григорием Ефимовичем». В дневниках Николая II рассыпано множество упоминаний о визитах Распутина в Александровский дворец.

В заключение мы можем констатировать, что религиозные традиции, бытовавшие в царской семье, на протяжении XIX в. менялись. Начало этим изменениям было положено в царствование Николая I, заложившего основы «национальной модели» царствования. Новый импульс развитию этой модели придали царствования Александра III и Николая II. Однако если православная религиозность Александра III стала органичной частью внутренней политики, то религиозность его сына не только не выходила за рамки «закрытой» личной жизни, но и привела к созданию кризисной внутриполитической ситуации, когда либеральной оппозиции удалось успешно разыграть «карту Распутина», дискредитируя царскую семью.

Роль царских духовников на протяжении всего XIX в. не выходила за жестко очерченные служебные рамки. Они совершали все необходимые при дворе службы, занимались административной, научной и педагогической деятельность, но серьезного влияния на души царей не имели. Только Распутин, сумевший стать фактическим духовником царской семьи, оказывал действенное влияние на духовную жизнь всей царской семьи. Характер и степень его влияния выходят за рамки настоящей работы, поэтому и не рассматриваются. Однако стоит отметить, что как только Распутин приобрел это влияние, нарушая устоявшиеся правила, то немедленно началась ожесточенная борьба придворных группировок как за приобретение влияния на самого Распутина, так и за полную ликвидацию этого влияния, что вылилось в убийство Распутина в декабре 1916 г.

Официальные духовники российских императоров

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна в Видёре. 1920-е годы

В ноябре 1927 года Зарубежная Россия вновь вспомнила о Российском Императорском Доме . На этот раз повод был вполне подходящий, связанный не с бутафорской, а подлинной русской монархией, не принимавшей участия в бесконечных склоках среди русских монархических партий. 26 ноября Императрица Мария Фёдоровна отмечала своё восьмидесятилетие, свой последний юбилей. В это время Вдовствующая Императрица, потерявшая в революционных лихолетиях двух сыновей, невестку и внуков, проживала на своей вилле Видёре в родной Дании. Она так и не поверила в гибель своих родных, считая сыновей всё ещё живыми и скрывающимися от большевиков где-то в Сибири или на Дальнем Востоке.

В последние годы рядом с матерью находились две её дочери Великие Княгини Ксения Александровна и Ольга Александровна . Последняя проживала в Видёре вместе с мужем полковником Николаем Александровичем Куликовским и двумя маленькими сыновьями Тихоном и Гурием.

Дети Ксении Александровны к середине 1920-х годов уже выросли, многие обзавелись своими собственными семьями, но про свою царственную бабушку они не забывали, стараясь раз в год навестить её в Дании.

Вдовствующая Императрица не хотела проводить широких празднований по случаю своего юбилея, считая это излишним, но русская эмиграция не могла оставить без внимания столь значимую дату, поскольку для многих Мария Фёдоровна олицетворяла лучшие традиции и достоинства Дома Романовых и была живым символом великой и мощной России, хотя и утраченной. Но русские эмигранты верили, что совсем скоро их Родина скинет оковы большевизма и станет на путь возрождения и былого великолепия.

Находясь в изгнании Мария Фёдоровна, старалась помочь всем нуждающимся и просящим, но зачастую она не могла это сделать из-за собственного тяжёлого финансового положения, особенно усугубившегося после краха крупнейшего датского банка «Хандельсбанк», где у Государыни хранились все оставшиеся сбережения. Сгорели все деньги, находившиеся на счёте, поэтому жить Императрице было не на что, а о финансовой помощи нуждающимся и думать не приходилось. Поэтому, в преддверии своего юбилея Мария Фёдоровна решила создать благотворительный фонд своего имени, куда поступали бы пожертвования со всего мира, а затем распределялись бы нуждающимся русским беженцам.

В канун юбилея многочисленные русские эмигрантские газеты и журналы стали публиковать статьи, посвящённые Марии Фёдоровне, олицетворявшей «благороднейшие воплощения имперских заветов просвещения, воспитания и человеколюбия». В преддверии восьмидесятилетия парижская газета «Возрождение» писала: «В день своего 80-летия она пребывает одна, в изгнании. Не представить нам до конца трагическую глубину скорби и одиночества матери, у которой отняты неслыханным злодеянием оба сына, невестка, больной внук и юные девушки-внучки».

В день своего рождения Императрица Мария Фёдоровна чувствовала себя плохо, сказывался возраст и эмоциональные потрясения, подорвавшие когда-то крепкое её здоровье. Но она нашла в себе силы принять в полдень датских гвардейцев (чьим почётным шефом был муж Государыни покойный Император Александр III, прозванный в народе Миротворцем), которые преподнесли ей двадцать пять тысяч датских крон для благотворительных целей. Затем в Видёре пожаловали многочисленные датские депутации и частные лица, чтобы поздравить «русскую Государыню и нашу принцессу».

На следующий день, в воскресение, в церкви Св. Александра Невского в Копенгагене состоялся торжественный молебен «о здравии и долгоденствии Благоверной Государыни Императрицы Марии Фёдоровны», на котором присутствовали дочери Государыни, а также многочисленные русские эмигранты, приехавшие со всех концов Европы, чтобы поздравить свою Императрицу. Сама Мария Фёдоровна по состоянию здоровья выехать в Копенгаген не смогла, поэтому ещё один молебен был отслужен уже на вилле Видёре духовником Государыни протоиереем Леонидом Колычевым. В это же день Мария Фёдоровна приняла делегацию русских детей, состоявшую из семи человек. Дети наперебой читали ей стихи и преподнесли традиционную русскую скатерть.

Несмотря на довольно натянутые отношения, днём виллу посетил датский король и племянник Императрицы Кристиан X с женой королевой Александрой, пожелавшие Марии Фёдоровне здоровья и долголетия. Племянник никогда не жаловал свою тётю и её дочерей, считая их «бедной русской роднёй». К тому же в Дании всегда были популярны социал-демократы, которые в 1920-е годы находились у власти и хотели наладить контакты с Советской Россией, против чего активно выступала Императрица Мария Фёдоровна.

Вечером в гостиной Видёре состоялся торжественный обед, на котором собрались только ближайшие члены семьи и свиты. В этот же день в Данию из Парижа приехал внук Марии Фёдоровны князь Никита Александрович. Он привёз с собой неожиданный подарок от правнуков Императрицы - фотографию, на которой запечатлены княжна Ирина Феликсовна Юсупова, князь Никита Никитич и князь Михаил Фёдорович. Фотография была подписана рукой Никиты Александровича: «Дорогой прабабушке от Ирины, Никиты и Михаила. 14 (27) ноября 1927 года». По воспоминанию очевидцев, столь неожиданный подарок глубоко растрогал Марию Фёдоровну.

В день своего юбилея Императрица получила сотни писем и телеграмм от родственников, друзей и даже незнакомых лиц со словами приветствия, поздравления и искренних пожеланий. Телеграммы приходили даже после празднования дня рождения, что весьма обрадовало Марию Фёдоровну, считавшую, что её давным-давно забыли. Позднее в одном из частных писем старшая дочь Императрицы Великая Княгиня Ксения Александровна писала: «Бедная Мама завалена письмами, адресами и всякими приветствиями, такие есть трогательные между ними - и она ужасно тронута, но, конечно, все это количество её сильно утомляет. Мы только и делаем, что читаем и пишем с утра до вечера. Сегодня она подписала 10 телеграмм - больше не могла…. Такое счастье, что мы с ней и что она, несмотря на всё бодра и была в состоянии пережить все эмоции и утомление».

Чествования Императрицы прошли, не только в Копенгагене, но и в центре русской эмиграции в Париже. Великую Княгиню Ксению Александровну беспокоил тот факт, что юбилеем матери могли воспользоваться люди с дурной репутацией, а имя Императрицы могло быть использовано для сомнительных политических акций. Но всё прошло вполне благополучно. 27 ноября в храме Св. Александра Невского на рю Дарю, по ходатайству Российского Красного Креста (чьим почётным шефом на протяжении более чем пятидесяти лет являлась Мария Фёдоровна) был отслужен торжественный молебен о здравии Государыни.

В этот же день состоялось торжественное заседание Красного Креста, посвященное чествованию Августейшего юбиляра. Позднее русская эмигрантская газета «Возрождение» описывала это событие: «Г.Г. Витте говорил о просветительской и благотворительной деятельности Императрицы, о щедрости ея, о том, что большую часть своих средств она тратила на нужды состоявших под ея попечительством просветительных учреждений. Г.В. Глинка сказал об отзывчивом сердце Императрицы, великодушно приходившей на помощь всем нуждающимся».

В этот же день, только уже в зале Жуффруа, состоялось торжественное собрание, где встретились бывшие сенаторы и военные деятели Российской Империи . Почётным председателем собрания стала двоюродная сестра Императора Николая II Великая Княгиня Елена Владимировна, вышедшая замуж за племянника Марии Фёдоровны принца Николая Греческого и Датского. Переполненный зал был украшен портретом Императрицы, а также российским государственным гербом и национальным флагом. Бывший председатель Совета Министров России, а в эмиграции активный монархический деятель Александр Фёдорович Трепов, в своей краткой речи обрисовал ту спокойную и мирную домашнюю обстановку, которую любовно создала Мария Фёдоровна Императору Александру III. Многие говорили о гуманитарной деятельности Императрицы, вспоминали её мужественность и спокойствие в Крыму, когда после революции жизнь членов Российского Императорского Дома висела на волоске. Вырисовался ясный и чистый образ Марии Фёдоровны и былого величия России. В заключительном слове Владимир Николаевич Коковцов произнёс эмоциональную речь, позднее опубликованную в газете «Возрождение», рассказав эпизод, случившийся вскоре после Февральской революции: «В 1917 году, в Киеве к ногам ехавшей в трамвае Императрицы бросилась узнавшая её женщина: “Да ведь ты - матушка царица!” Все в вагоне поднялись и стояли до выхода Императрицы из трамвая. У В.Н. Коковцова неоднократно прерывался голос».

Не забыли про Государыню и в религиозном центре русской эмиграции, в городе Сремски-Карловцы (Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев) , где в то время находился Архиерейский Синод Русской Православной Церкви (заграницей) . В Копенгаген была отправлена грамота за подписью председателя Архиерейского Синода Зарубежной церкви Митрополита Антония (Храповицкого). В ней говорилось: «К этому знаменательному в Вашей жизни дню проявления Божией Вам Милости Архиерейский Собор Русской Православной Церкви (заграницей), воздав Богу хвалу, призывает на Ваше Императорское величество Божие Благословение… И да сподобит Вас Всевышний узреть спасение Руси и восстановление её былого величия и мощи». По распоряжению Митрополита Антония, во всех русских зарубежных храмах были совершены торжественные молебны о здравии, долголетии и спасении Императрицы Марии Фёдоровны.

© Иван Матвеев

© НП «Русская культура»

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Александр Боханов
МАРИЯ ФЕДОРОВНА

Пересмотрите всё мое добро,
Скажите – или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке – лишь горстка пепла!
И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.

Марина Цветаева

Предисловие

Эта книга об удивительной женщине, прожившей большую, похожую одновременно и на сказку, и на приключенческий роман жизнь – Императрице Марии Федоровне (1847–1928). Невестка Императора Александра II, жена Императора Александра III, мать Императора Николая II.

Став Русской Императрицей в 1881 году, Мария Федоровна до самой смерти несла тяжелую ношу своего Царского звания с поразительным мужеством и поистине царственным достоинством. Эта невысокая, изящная женщина явила миру нетленный образец служения России, не раз доказав на деле, что во имя нее готова пожертвовать собственной жизнью…

Ее в детстве звали Дагмар (полное имя – Мария-София-Фридерика-Дагмар), и происходила она из королевского дома Шлезвиг-Гольштейн-Зонденбург-Глюксбурских, представители которого находились на датском престоле с начала XVII века. Выросшей в скромной уединенности маленькой Дании, любимой дочери короля Христиана IX суждено было стать Императрицей крупнейшей мировой Империи, оказаться на авансцене мировых событий.

Большую часть своего земного бытия Императрица Мария пребывала на той общественной высоте, где вершились судьбы государств, империй и народов. И она в полной мере на себе ощутила неумолимость хода времен, став в XX веке одной из первых жертв беспощадного «колеса истории». Провидение сотворило ей великую и неповторимую судьбу, вобравшую и причудливо смешавшую искреннюю радость и неподдельное горе, сердечное счастье и нестерпимую боль, светлые надежды и черные разочарования, восторженные триумфы и великие крушения. Она познала и восхищенное людское поклонение, но и звериную ненависть толпы.

Мария Федоровна знала, что значит искренне любить и быть так же любимой. Как мать и как светская женщина, она из земных благ имела такие радости и богатства, которые доступны воображению далеко не всякого человека. Но ей пришлось пройти и через страшные испытания: провожать в последний путь своего мужа и двоих сыновей, оплакивать гибель других сыновей и пятерых внуков.

Императрицу Марию прекрасно знали и чтили самые влиятельные королевские и аристократические династии Европы, она состояла со многими владетельными домами в близком родстве. Ее братья, сестры, кузены, кузины, племянницы и племянники носили звания королей и королев, имели самые высокородные фамильные титулы. Старший брат Марии Федоровны Вильгельм правил с 1863 года в Греции под именем короля Георга I. Другой брат – Фредерик – с 1906 года носил корону Датского королевства, а сестра Александра с 1901 года, как супруга короля Эдуарда VII, имела титул королевы Великобритании и Ирландии. Младшая же сестра Марии Федоровны Тира (Тюра) состояла в браке с Эрнестом-Августом, герцогом Кумберлендским, а брат Вальдемар был женат на принцессе Марии Орлеанской, старшей дочери герцога Шартрского.

После убийства летом 1918 года Николая II и его семьи Мария Федоровна осталась единственным и последним живым воплощением некогда великой и, как казалось, нерушимой Империи Царей, с которой была неразрывно связана более полувека. И это некогда могучее царство, ставшее ей второй родиной, еще при ее жизни исчезло с лица планеты, превратившись лишь в величественный и красочный отпечаток минувшего времени.

На закате своих дней она не просто лишилась царской роскоши и почета. Рухнул весь тот мир, который был для нее понятным и родным, а ей суждено было доживать свой век совсем в ином мире, чем тот, где она родилась, выросла и впечатлениями которого жила до самой старости.

Этой женщине, матери, императрице пришлось на своем веку испытать такие горькие чувства и безысходные страдания, которые другие бы не смогли перенести. Не раз приходилось преодолевать жизненные рубежи, когда желанным избавлением от беспросветной муки повседневности могло стать лишь небытие. Но эта маленькая женщина смогла преодолевать, казалось бы, непреодолимое, научилась находить луч света надежды даже в непроглядной тьме окружающей действительности.

Она выдержала. Она выстояла. До последнего часа земной жизни она оставалась русской царицей, сохранявшей в сердце сострадание к людскому горю, любовь к России, веру в Бога и надежду на Его милость.

Глава 1
Уход

Мария Федоровна прожила восемьдесят лет и одиннадцать месяцев. Императрица родилась 14 (26) ноября 1847 года в Копенгагене. Отошла же в мир иной 13 октября 1928 года вдалеке от России, на небольшой двухэтажной вилле Видёре (Hvidore) в дачном пригороде Копенгагена Клампенборге.

За неделю до того состояние Императрицы начало заметно ухудшаться. Невзирая на это она продолжала до последнего дня интересоваться событиями и просила регулярно читать ей датские газеты. Ежедневно ее навещал младший брат принц датский Вальдемар и младшая сестра принцесса Тира (Тюра) – герцогиня Кумберлендская. Заехал проведать старую тетушку и племянник, Датский Король Христиан (Кристиан) X, к тому времени находившийся на Троне более шестнадцати лет.

Русская Царица неизменно радовалась встрече с родными и, невзирая на слабость, охотно беседовала с ними на нескончаемые семейные темы. Она помнила всех своих многочисленных племянников и племянниц и всегда живо обсуждала дела и заботы младших представителей Датского Королевского Дома.

12 октября Мария Федоровна начала быстро слабеть и после полудня, 13 октября, впала в забытьё. В начале четвертого часа королевский врач Мортен Кнудсен объявил близким, что летальный исход может наступить с минуты на минуту. Временами умирающая приходила в себя, ласково смотрела на окружающих и произносила отдельные, плохо различимые слова.

В 19 часов 18 минут 13 октября 1928 года Императрица испустила последний вздох и уснула вечным сном. Смерть наступила, по заключению врачей, «от слабости сердца». Несколько минут спустя в комнату вошел духовник Императрицы, настоятель церкви Святого Александра Невского в Копенгагене и духовник усопшей священник Леонид Колчев (1871–1944), сложил руки усопшей на груди и прочитал отходную молитву.

Последние дни у постели умирающей бессменно дежурили ее дочери: старшая Ксения и младшая Ольга. Великие княгини всю жизнь глубоко чтили матушку, и ее кончина оказалось для них тяжелым потрясением. Презрев светские условности и не стесняясь присутствовавших, они рыдали навзрыд.

Беженская жизнь разметала сестер; виделись они последние годы довольно редко. Ольга почти неотлучно жила на вилле Видёре, выполняя при «дорогой Мама» роль сиделки, медсестры и наперсницы. Здесь же все время был и второй муж Ольги, бывший ротмистр Лейб-гвардии Кирасирского Ее Императорского Величества полка Николай Куликовский, которого венценосная теща, невзирая на незнатное происхождение, ценила и уважала как человека честного, доброго и открытого.

Конечно, брак дочери Царя с простым офицером невольно создавал щекотливые ситуации. Марии Федоровне и ее детям приходилось встречаться с членами Королевских Домов, присутствовать на аристократических встречах и приемах, и в этот заповедный великосветский мир безродному зятю Императрицы доступ был закрыт раз и навсегда. В «корпорации голубых кровей» душевные симпатии и личные качества статус человека определять не могли. Мария Федоровна никогда не сомневалась, что династический этикет нерушим и не терпит никакого компромисса.

Великая княгиня Ольга в полной мере ощутила на себе воздействие этого бездушного принципа, и Мария Федоровна о том хорошо знала. Выйдя по настоянию матери в 1901 году в возрасте девятнадцати лет замуж за родовитого принца Петра Ольденбургского, порфирородная дочь Царя Александра III получила тяжелую участь. Пятнадцать лет Ольга Александровна мучилась, страдала, перенося полное безразличие супруга, интересовавшегося лишь карточной игрой и дружескими застольями. Она была лишена не только полноценного супружества, великой радости материнства, но не ощущала даже дружеского расположения со стороны принца. Только через пятнадцать лет последовал разрыв.

Когда в 1916 году Ольга объявила о желании связать свою жизнь с адъютантом своего номинального принца-мужа, то ни у кого из Романовской семьи не нашлось ни одного слова осуждения намечающегося мезальянса. Мать одобрила это решение и была счастлива за младшую дочь, познавшую наконец и настоящую любовь, и радость материнства. В декабре 1916 года Мария Федоровна писала Николаю II из Киева: «Такая радость видеть ее сияющей от счастья, слава Богу… И он очень мил, натуральный и скромный».

Дети Ольги Александровны, два шаловливых крепыша-мальчугана Тихон и Гурий, доставили старой Императрице немало приятных минут в последние годы жизни. Хотя они нередко шумели выше всякой меры, что порой раздражало и нервировало, но бабушка на них не сердилась.

Старшая же дочь Марии Федоровны, Ксения Александровна, жила почти безвыездно в Англии. Мать долго считала, что семейное счастье Ксении устроено прочно, хотя вначале и не питала особого расположения к избраннику Ксении – Великому князю Александру Михайловичу, приходившемуся жене двоюродным дядей. Потом все как-то образовалось, и теща если и не полюбила зятя, то проявляла к нему очевидное благоволение.

У Ксении и Александра Михайловича («Сандро») было семеро детей: дочь Ирина и сыновья Андрей, Федор, Никита, Дмитрий, Ростислав, Василий. Все они избежали гибели в России и выехали оттуда вместе с бабушкой, которую потом видели редко. Некоторые уже обзавелись собственными семьями, имели детей, так что Мария Федоровна успела дожить до появления нескольких правнуков.

Счастье Ксении было полным, но недолговечным. Ее муж, человек непоседливый, амбициозный и претенциозный, в одном из своих многочисленных странствий по миру встретил некую даму, которая его обворожила. Он забыл о происхождении, о долге, о жене, о детях, о России. Он несколько лет сгорал от страсти и собирался даже, бросив все, уехать со своей возлюбленной жить в Австралию. Но у последней хватило благоразумия не одобрить это великокняжеское безрассудство.

В конце концов «неповторимый Сандро» рассказал все Ксении Александровне, для которой это явилось страшным ударом, так как своего мужа она любила глубоко и искренне. Произошли неприятные объяснения, но в итоге они решили оставить все по-старому и внешне почти десять лет сохраняли видимость семейного благополучия.

Революция разрушила этот вымученный союз. В эмиграции, не таясь, жили порознь; жена – в Англии, муж – на Юге Франции. Покой же «дорогой матушки» они берегли, не раскрывая ей причин подобной ситуации. Так и осталось неясным, насколько Мария Федоровна была посвящена в драму семейной жизни Ксении и была ли посвящена в нее вообще. В эмиграции Сандро не проявлял интереса к своей теще и увидел ее на смертном одре лишь через много лет после расставания.

До конца с Императрицей находились несколько лиц из числа бывшего окружения некогда блестящего Императорского Двора: фрейлина графиня З. Г. Менгден (1878–1950), князь С. А. Долгорукий (1872–1933), горничная С. Г. Грюнвальд, более тридцати лет верой и правдой служившая покойной и ставшая для нее незаменимой.

Здесь же, на вилле, несли свою бессменную вахту и двое рослых бородатых мужчин, последние преданные Лейб-казаки, почти пятнадцать лет бессменно состоявшие при Императрице: К. И. Поляков (1879–1934) и Т. К. Ящик (1878–1946). В тот день слезы постоянно текли по лицам этих уже немолодых русских солдат, беззаветно преданных «Матушке Императрице». Так, преданно, верно и до конца, по заповедям своих предков и по воле Господа Бога, служили Царям раньше их отцы и деды.

Не скрывали своих горестных чувств и другие. Потеря была велика и невосполнима для всех знавших Марию Федоровну, и не только по чувству долга, но и по зову сердца последовавших за ней в изгнание, обрекая себя на тяжелую долю в незнакомой стране, где они были никому не нужны, кроме той, кому обязаны были сохранять верность до последнего вздоха.

Известие о печальном событии быстро разнеслось. Через несколько минут после смерти радио Копенгагена передало экстренное сообщение, после которого прекратило свои передачи до конца дня. Не прошло и получаса, как на виллу Видёре прибыл автомобиль с Королем Дании Христианом X и Королевой Александриной, урожденной Принцессой Мекленбургской. В небольшой гостиной на первом этаже они выразили соболезнование Великим княгиням.

В тот же вечер в русской церкви в Копенгагене была отслужена панихида, на которой присутствовала вся русская колония. Король Христиан первоначально не хотел устраивать торжественных официальных похорон «Императрице Дагмар» – старейшей представительнице Датского Королевского Дома. Он опасался «политических осложнений». Однако скорбь в Дании стала настолько всеобщей, что Королю пришлось уступить. В стране был объявлен четырехнедельный траур.

Все датские газеты поместили обширные некрологи, содержавшие много проникновенных слов об усопшей. Распространенная «Nationaltidende» восклицала 14 октября: «Дания оплакивает сегодня свою умную и мужественную дочь».

В день кончины, вечером, родные и близкие собрались на литию в опочивальне Императрицы. Покрытое цветами тело усопшей покоилось еще в постели, у которой на коленях, со слезами на глазах молились дочери, младший сын Ксении Василий Александрович, приближенные. Присутствовали также датский король Христиан X, принц Вальдемар, принц Георг Греческий (племянник Марии Федоровны), герцогиня Кумберлендская, принцы и принцессы Датского Королевского Дома.

Смерть Русской Императрицы, занимавшей видное место в европейской династической иерархии, не прошла незамеченной и в других странах. Помимо Датского Двора, траур был объявлен при королевских домах Лондона и Белграда.

Крупнейшие европейские газеты поместили некрологи и памятные статьи, с сочувствием говоря об умершей, олицетворявшей целую эпоху европейской истории и пережившей страшные невзгоды. Парижская «Экоде Пари» писала: «Франция должна почтить память своего большого друга, а также эту скорбную мать, достойную бесконечного сожаления».

Английская «Дейли Телеграф» в передовой статье заявляла: «Императрица Мария Федоровна так часто бывала нашей гостьей и требует такого внимания к себе, в качестве сестры покойной Королевы Александры, что весть о ее кончине должна вызвать горесть у англичан и снова напомнить им о горькой трагедии Династии Романовых».

Самым же сильным потрясением, наибольшей горечью весть о кончине Марии Федоровны отозвалась в душах сотен тысяч русских, переживших кровавый вихрь революции и коротавших свои дни чуть ли не во всех странах мира. В православных церквах по всему свету, от Токио и Шанхая до Нью-Йорка и Буэнос-Айреса, служились панихиды, горели поминальные свечи.

Россия, та страна, которая оставалась жить в сердцах и душах людей, прощалась со своей Царицей. И хотя уже более десяти лет не существовало Царства Двуглавого Орла, не осталось тронов и корон, которые были поруганы и разрушены беспощадными «улучшателями жизни», но Царица была, являясь для русских людей памятью и надеждой. Горечь русских сердец от невосполнимой потери священник Леонид Колчев выразил проникновенными словами: «Чистый воск догорел, пламя потухло. Жизнь нашей милой Матушки Императрицы окончилась. Многие миллионы детей России остались сиротами».

Вся печать русской диаспоры, вне зависимости от политических пристрастий, откликнулась на смерть Последней Императрицы. Выходившая в Париже одна из наиболее влиятельных и тиражных эмигрантских газет «Возрождение» в передовой статье писала: «С кончиною Императрицы Марии Федоровны окончился великий период русской истории; в Дании, в скромной вилле, охраняемой последним Лейб-казаком, выше всей нашей борьбы, вне всех наших политик и тактик, над всеми нами, как живой символ былой Империи, пребывала в скромности и тишине последняя Российская Императрица, и кончина Ее как бы подводит траурную черту той части истории, которая разбита и разметана революцией».

Центром беженской России была Франция и ее столица, где службы отличались особой торжественностью и многолюдностью. В главном православном храме Парижа Александро-Невском соборе на улице Дарю поминальные службы шли почти непрерывно. Сюда приходили отдать последнюю дань венценосной соотечественнице, помолиться за упокой ее души представители известнейших аристократических фамилий, офицеры и сановники, бывшие чины бывшего императорского двора: гофмейстеры, фрейлины, камергеры, шталмейстеры и другие, чудом избежавшие расправы у себя на родине. Здесь же можно было увидеть и политических деятелей, людей науки, искусства, литературы.

Вся улица Дарю с утра и до позднего вечера была полна народу, запружена автомобилями. Люди прощались не только с Царицей, но и со своим прошлым, с молодостью, мечтами, со всем тем, что составляло смысл их жизни там, на далекой и потерянной теперь родине, и что помогало жить здесь, в чужих и таких неприютных для русской души «европейских палестинах». Время не щадило никого и ничего. Оно было неумолимо и все дальше и дальше уносило образы, звуки и ощущения теперь уже легендарной страны России. Самым же величественным отблеском того погибшего мира и являлась покойная Царица.

Со слезами на глазах в православных храмах Парижа горячо молились и две известные дамы, в свое время доставившие немало переживаний Марии Федоровне. Одна из них – юношеское увлечение старшего сына Императрицы, тогда еще Цесаревича Николая Александровича, известная балерина Матильда Кшесинская (1872–1971), к этому времени уже сумела породниться с Русским Императорским Домом, обвенчавшись в 1921 году с кузеном Николая II Великим князем Андреем Владимировичем.

Другая – Наталья Сергеевна Брасова (урожденная Шереметьевская, 1880–1952), еще в 1912 году стала морганатической супругой младшего сына Императрицы Великого князя Михаила Александровича. После революции и убийства Михаила Брасова покинула Россию, растила сына Георгия – внука Императрицы, но Мария Федоровна долго не могла даже слышать имя «этой женщины», хотя внук ей и был однажды представлен сыном Михаилом.

Однако встреча все-таки состоялась. Находясь в Англии в 1923 году, Императрица не могла отказать в приеме той, которая доставила ей столько переживаний. 17 (30 апреля) 1923 года Мария Федоровна записала в дневнике: «В 11 я приняла Брасову с маленьким сыном, которому теперь 12 лет. Он очень вырос с тех пор, как я его видела в последний раз. Он такой милый мальчик, но на моего дорогого Мишу совсем не похож. Их визит для меня был огромным душевным потрясением! Но она была мила и скромна, и они оба мне подарили по маленькому пасхальному яичку, сделанному из старого русского фарфора». Это была первая и последняя встреча; на похороны своей строгой свекрови в Данию Брасова не приехала…

В русских домах, в русских ресторанах и клубах все эти дни было много разговоров о покойной. Устраивались памятные вечера и беседы. Вспоминали различные страницы жизни этой датской принцессы, ставшей такой родной, такой русской, такой своей.

Газеты опубликовали страшную фотографию: Мария Федоровна в гробу. Маленькая, худенькая женщина, в белой наколке, из-под которой выступали некогда черные, теперь же почти седые локоны, с крестом в руках, сложенных на груди. Она мало изменилась; черты лица были пронзительно знакомы и остались такими же, как двадцать или тридцать лет назад. Образ этой женщины в России был известен всем от мала до велика.

Ее портреты украшали стены учебных заведений, многих присутственных мест, витрины фешенебельных магазинов, страницы дорогих альбомов по истории России и Династии. Их постоянно публиковали самые распространенные газеты и журналы. Не было ничего удивительного в том, что в небогатом доме мещанина, в Богом забытой дыре, каком-нибудь Царёвококшайске, или в неказистой крестьянской избе, на видном месте, в красном углу, под традиционными иконами Николая Угодника и Казанской Божьей Матери висел и портрет Императрицы, вырезанный из иллюстрированного журнала. Ее знали и любили.

Эту любовь русские люди унесли в эмиграцию, и последние недели октября 1928 года стали днями ее памяти. Старики со слезой в голосе рассказывали о подробностях ее коронации, личных встречах с ней и ее незабвенным супругом Императором Александром III. С трепетом душевным, в который уж раз, восхищались мужеством Императрицы в тяжкие годы революционной смуты, твердостью ее воли и принципов. Из уст в уста передавалась история, происшедшая весной 1918 года, когда Крым, где находилась под большевистским арестом Мария Федоровна, заняли немцы.

Император Вильгельм II прислал своего представителя барона Штольценберга, предложившего императрице беспрепятственно покинуть опасное место и переехать при помощи германских властей в Данию. И тогда старая женщина, выдержавшая немало унижений и оскорблений от бывших своих подданных, чуть не убивших уже ее и ее близких, с истинно царским величием и достоинством воскликнула: «Помощь от врагов России? – Никогда!» Эти слова стали крылатыми и навсегда остались в летописи русского мужества и самопожертвования.

Всем русским беженцам приходилось на чужбине нелегко. Но никто не знал, никто не услышал, как было тяжело Царице – матери и вдове, потерявшей трон, детей и не имеющей возможности даже помолиться на могилах своих близких. С тех пор как все так резко и бесповоротно оборвалось 2 марта 1917 года, когда ее Ники отрекся от власти, жизнь перевернулась безнадежно. Все вокруг стало рассыпаться на глазах, и порой не хватало сил и желания идти вперед; не было воздуха, чтобы дышать полной грудью. Какой-то жуткий сон вдруг стал явью. Шли годы, а страшное видение все не проходило. И люди так невероятно изменились. Ей порой хамили те, кто еще вчера раболепствовал, она сталкивалась с холодным пренебрежением там, где еще недавно встречала лишь глубокое почтение.

Даже родственники начали относиться иначе. Когда в мае 1919 года, после пятилетнего перерыва, Мария Федоровна оказалась в Лондоне, то с горечью поняла, что они, Романовы, уже больше никому не нужны, стали для всех обузой. Нет, сестра ее, Английская Королева-Вдова Александра, ее «милая Алике», осталась такой же, как всегда: доброй, ласковой, заботливой. Но она была уже старой и больной, удаленной почти от всех и от всего, коротая свои дни с дочерью Викторией – желчной старой девой. Племянник же Марии Федоровны – король Георг V не выказывал интереса к беженке и несколько раз демонстрировал холодное безразличие, хотя раньше относился всегда с неизменным почитанием. Теперь же, как ей объясняла Алике, стараясь выгородить сына, «политическая ситуация была очень сложной».

С прохладным приемом столкнулась Царица-Изгнанница и по приезду в Данию, где другой ее племянник, король Христиан X, был еще менее расположен оказывать тетушке особые знаки внимания. В начале были неприятные объяснения, размолвки, но в конце концов Мария Федоровна свыклась со своей участью и смирение овладело ее душой. Она никому не жаловалась и ни на кого не сетовала.

Годы изгнания, новый мир людей, вещей и ситуаций не могли не влиять на взгляды Императрицы, которые она всегда меняла с большим трудом. Но надо было уметь по-новому воспринимать то, что раньше казалось «ясным раз и навсегда».

И может быть, самое примечательное превращение касалось ее отношения к невестке Императрице Александре Федоровне. В эмиграции Мария Федоровна уже не воспринимала ее так, как до того. Прошли неудовольствия и раздражения. Теперь это все ушло. Больше ни одного упрека, ни одной двусмысленности.

Когда же Мария Федоровна прочла книгу подруги Александры Федоровны госпожи Лили Ден «THE REAL TSARINA», вышедшую в Лондоне в 1922 году, то многое иначе открылось. Она увидела Невестку такой, какой в общем-то никогда и не знала – великой и мужественной Женой, Матерью, Императрицей. Мария Федоровна умела ценить благородство, честь, преданность, и теперь она сумела оценить Алике, которой пришлось пережить такие муки и страдания, по сравнению с которыми собственные мало чего и стоили…

Перестав быть Царицей для «королевских особ», Мария Федоровна оставалась таковой для русских, жадно ловивших каждое ее слово. Большое впечатление на русскую диаспору произвело опубликованное в газетах предсмертное желание Царицы, чтобы после уничтожения советской власти ее тело было перевезено в Петербург и погребено рядом с могилой Императора Александра III.

Еще раньше долго обсуждали и ее решение не признавать «Императором» Великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя таковым в 1924 году в Париже.

Вопрос о законном преемнике Императора Николая II расколол эмиграцию, привел к многолетним утомительным тяжбам и пререканиям. Образовались две главные «партии» – «кирилловцы» и «николаевцы». Первые группировались вокруг Великого князя Кирилла Владимировича, а вторые – отстаивали права Великого князя Николая Николаевича.

Осенью 1924 года в печати появилось письмо Императрицы Марии Федоровны, адресованное Великому князю Николаю Николаевичу, вызвавшее большой резонанс: «До сих пор нет точных известий о судьбе Моих возлюбленных Сыновей и Внука, а потому появление нового Императора Я считаю преждевременным. Нет еще человека, который мог бы погасить во Мне последний луч надежды… Если же Господу, по Его неисповедимым путям, угодно было призвать к Себе Моих возлюбленных Сыновей и Внука, то Я, не заглядывая вперед, с твердою надеждою на милость Божию полагаю, что Государь Император будет указан Нашими основными Законами в союзе с Церковью Православною совместно с Русским Народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на Нас до конца и скоро послал Нам спасение путями, Ему только известными».

Уважение к Императрице было столь велико, что никто не рискнул публично подвергнуть критике ее позицию, хотя она серьезно поколебала позиции «кирилловцев»…

Главные траурные церемонии происходили в Дании, и порядок похорон был определен королем Христианом X. В Копенгаген стали съезжаться родственники, известные деятели русского зарубежья: Великий князь Александр Михайлович (зять покойной), Великий князь Кирилл Владимирович, Великая княгиня Мария Павловна (Младшая), князь императорской крови Гавриил Константинович, несколько других членов свергнутой династии; глава русского церковного управления за границей митрополит Евлогий (1868–1946), бывший премьер А. Ф. Трепов (1862–1928), представители от различных офицерских объединений и эмигрантских союзов.

Прибыли также и особы королевских кровей: племянник покойной Король Норвегии Гаоокон (Хокон) VII, кронпринц шведский Густав-Адольф, сыновья английского короля Георга V: герцог Йоркский – будущий Король Георг VI, отец Королевы Елизаветы II и герцог Уэльский – будущий Король Эдуард VIII, Король Бельгии Альберт I и другие.

16 октября гроб с телом Императрицы покинул виллу Видёре. Императрица начала свое последнее путешествие, маршрут которого уже не зависел от ее воли.

Стоял теплый, тихий и солнечный день. Было почти безветренно; довольно редкий случай для осенней Дании, непрерывно продуваемой насквозь ветрами холодных морей. Окутанный багряно-золотой пеленой Клампенборг провожал своего старожила, человека, узнавшего и полюбившего этот столичный пригород давно, много десятилетий тому назад, когда не было еще ни кинематографа, ни телефона, ни электричества, ни автомобилей, но были эти тенистые и почти безлюдные в будние дни аллеи, эти ухоженные газоны, яркие цветники, утопающие в зелени виллы.

Еще молоденькой девочкой, на пороге своей юности, она бывала здесь со своими родителями, братьями и сестрами. Здесь они играли под сенью старых лип, принимала морские ванны, рекомендованные врачами, считавшими, что Принцесса, в силу хрупкости своего телосложения, непременно должна заниматься закаливанием. Она была слишком аккуратной, чтобы не следовать рекомендациям старших, но и слишком своенравной, чтобы безропотно подчиняться. Купалась же она всегда с большой радостью, довольно быстро научилась неплохо плавать и в шестнадцать лет уже могла заплывать довольно далеко.

В Клампенборг она привезла своего мужа, Цесаревича Александра Александровича, когда впервые вернулась из России в родительский дом после свадьбы. Это случилось летом 1867 года. Они провели вместе радостные часы, купаясь в море и отдыхая на берегу. И муж, выросший среди импозантных ландшафтных и пейзажных парков Царского Села, Петергофа и Гатчины, хорошо знакомый с почти девственной природой русской равнины, был очарован видом датской «сельскости», гармонией естественной красоты и дел рук человеческих.

Своей матери Императрице Марии Александровне Цесаревич писал в августе 1867 года: «Это прелестное место. Вся дорога, которая идет из Копенгагена вдоль берега моря, застроена дачами, и народу пропасть живет здесь. Эта дорога продолжается, я уверен, верст 10, и все одна дача за другой, и есть премилые дачи. По воскресеньям весь Копенгаген съезжается в Клампенборг, там бывают балы и увеселительные вечера».

Здесь, в Клампенборге, в десяти километрах на север от центра Копенгагена, Императрица Мария Федоровна со своей старшей сестрой и ближайшей подругой, Английской Королевой Александрой, после смерти в 1906 году отца Короля Христиана IX и решили приобрести собственную резиденцию. Посещая Данию, им теперь было слишком тяжело гостить в официальных королевских резиденциях, в тех местах, в тех стенах, где все было принизано воспоминаниями, где каждая вещь, любая комната напоминала о дорогих родителях, о сладко-горестных, навсегда ушедших событиях и образах давнего, но незабываемого прошлого.

Напополам с Александрой Мария Федоровна и купила виллу Видёре. Все серебро, фарфор, скатерти и даже постельное белье так до конца жизни Марии Федоровны были помечены монограммой обеих владелиц. 1
Вскоре после смерти Марии Федоровны вилла Видёре была продана и со временем в ней разместилась больница.

Английская Королева целиком доверяла вкусу младшей сестры, и Мария Федоровна вложила в оборудование и оформление первого (и последнего) собственного дома в Дании весь свой темперамент и максимализм. Для помещений покупалась лучшая штофная ткань различных расцветок, приобреталась изысканная мебель в стиле Людовика XVI и, конечно, в так любимом Царицей стиле «жакоб»; приглашались лучшие мастера – строители и краснодеревщики. И во все она вникала, все ее интересовало.

Сыну Императору Николаю II сообщала 9 сентября 1906 года: «В нашем доме Hvidore мы были два раза… Мы были в восторге от него: вид такой чудный, прямо на море, такой красивый маленький сад, масса цветов, просто прелесть. Дом еще совсем не устроен. Мы выбрали разные материи для комнат, и я думаю, что будет удивительно мило и уютно».

Отец Митрофан Сребрянский, ближайший друг и духовник великой княгини Елизаветы Федоровны, прожил долгую, полную испытаний жизнь. В 2000 году он был прославлен в лике новомучеников и исповедников Российских.

Несостоявшийся ветеринар

А начиналось все в далеком 1870 году, в селе Трехсвятском Воронежского уезда Воронежской губернии. В семье священника отца Василия родился сын Митрофан. Как и большинство детей священников, он закончил духовную семинарию, однако идти по стопам отца не собирался. А поступил в Варшавский ветеринарный институт, мечтая помогать крестьянам вести хозяйство и лечить скот. Однако в католической Польше среди неверующих студентов он почувствовал необыкновенную тягу к Богу и стал усердно посещать православный храм. В это же время он познакомился с будущей супругой Ольгой Владимировной Исполатовской, приехавшей в Варшаву навестить родственников.

Ольга была дочерью священника, служившего в Покровском храме села Владычня Тверской епархии. Она собиралась работать учительницей. В январе 1893 года они обвенчались. В этом же году в начале марта Митрофан был рукоположен в сан диакона, а через год стал священником Стефановской церкви Острогожского уезда Воронежской епархии.

Вместе с солдатиками

В 1894 году его направили служить полковым священником 47-го Драгунского Татарского полка в Рыпин Полоцкой губернии. А через два года – в Орел, в 51-й Драгунский Черниговский полк. Во время Русско-японской войны этот полк принимал участие в боевых действиях в Манчжурии.

Отец Митрофан был со своими солдатиками и на передовой, и во время отдыха. Все тяготы и лишения он переносил вместе с ними, участвуя в дерзких рейдах по тылам противника, прикрытии отхода Русской Армии. Отец Митрофан старался использовать любую возможность, чтобы отслужить хотя бы молебен, Литургия была для него настоящей радостью.

Драгуны Черниговского полка, солдаты и офицеры других частей – все горячо любили отца Митрофана. Через всю кампанию прошла с ними походная церковь, подаренная полку великой княгиней Елизаветой Федоровной. За выдающиеся пастырские заслуги во время войны отец Митрофан был возведен в сан протоиерея. 2 июня 1906 года он вернулся в Орел.

Божий человек

Великая княгиня знала отца Митрофана еще до войны. Когда, потеряв мужа, она занялась устройством Марфо-Мариинской обители, он был тем человеком, который поддержал ее, в отличие от многих светских людей, не понимавших поступка Елизаветы Федоровны.

Отец Митрофан предложил ей проект устава новой общины, который во многом совпадал со взглядами самой княгини. Вскоре она пригласила его в Москву.

Однако нелегко было священнику решиться покинуть Орел, где горожане так сильно любили своего батюшку. В день отъезда на вокзале собрались так много провожающих, что путь поезду пришлось расчищать конной полиции.

В Москве отец Митрофан стал духовным руководителем обители, помощником и наставником настоятельницы. Образ этого удивительного человека вызывал у Елизаветы Федоровны неизреченную радость, которую можно почувствовать, читая ее письма.

В селе Владычня среди прихожан
у батюшки было много детей

«Для нашего дела, – писала великая княгиня, – это милость Божия, потому что он заложил правильную основу. Сколько людей он возвратил к вере, наставил на истинный путь, сколько людей благодарит меня за ту великую благодать, которую они получили, имея возможность приходить к нему… Его простая, чистая жизнь, одновременно скромная и высокая в своей безграничной любви к Богу и Православной Церкви, является для меня примером. Достаточно поговорить с ним всего несколько минут, как видишь, насколько он скромен и чист – Божий Человек».

Молитвы против бомб

После ареста Елизаветы Федоровны отец Митрофан продолжал окормлять сестер общины до самого ее закрытия в 1926 году. Затем он был арестован и приговорен к смерти. Незадолго до ареста по благословению оптинского старца Анатолия отец Митрофан принял постриг с именем Сергий.

В 1927 году вышла известная «Декларация» митрополита Сергия Старгородского, спасшая жизнь многим священникам, в том числе и Сергию (Сребрянскому) – расстрел был заменен ссылкой.

В лагере и ссылках отец Сергий провел шестнадцать лет. Последним местом, где ему разрешено было жить, стало село Владычня Калининской (ныне Тверской) области. Сюда к батюшке приезжали из Москвы за наставлениями как к старцу, здесь жили оставшиеся в живых сестры обители Милосердия. Батюшка продолжал тайно служить, совершая требы в обычных домах. При этом поверх рясы он надевал мирскую одежду. По молитвам отца Сергия верующие получали исцеления. Известно, что во время Великой Отечественной войны его молитвы уберегли жителей села от немецких бомб.

5 апреля 1948 года, накануне Благовещения, архимандрит Сергий (Сребрянский) отошел к Господу. Его похоронили на сельском кладбище села Владычня. Через два года не стало матушки, в постриге инокини Елизаветы. Ее хоронили в ту же могилу. Когда опускали гроб, сдвинули крышку гроба отца Сергия – его тело оказалось нетленным.

В августе 2000 года Архиерейским Собором Русской Православной Церкви отец Сергий (Сребрянский) был причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания.

Из военного дневника отца Митрофана Сребрянского

Готова церковь; я поставил престол, облачил его, устроил жертвенник. Как благ, бесконечно благ Господь! По Его милости все способствовало нашему молитвенному торжеству: погода прямо-таки чудная, правда, прохладно немного, но солнышко ярко светило и было полнейшее безветрие. Пред началом службы раздалось близко несколько сильных залпов. Подполковник Чайковский послал узнать, не рвутся ли это снаряды. Нет, оказалось, стреляли наши осадные орудия, а японские «шимозы» не долетали. Собрались эскадроны, и около 10 часов утра святая Литургия началась…

Служба прошла замечательно хорошо, особенно пение. В этих эскадронах самые главные певцы наши, и хотя у них теперь ни нот нет, ни спевок не бывает, однако они так складно и вдохновенно пели, что, казалось, ангелы спустились к нам и свое небесное пение соединили с нашим земным, и вышла такая гармония, что слезы невольно исторгались. Быть может, это мне только так казалось? Но нет, посмотрели бы вы, как во время «Херувимской», «Тебе поем», «Отче наш» без всякого приказания все становились на колени прямо в пыль, как усердно клали поклоны, молились!

Нет, эту небесную радость чувствовали все! Вместо концерта пели: «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши? Конец приближается и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй!»

И всегда до слез трогает эта дивная песнь, а теперь, на войне, когда для многих из нас, здесь молящихся, конец действительно, может быть, весьма близок, она особенно благовременна.

Тропарь, глас 8:

Доблий воинов Российских пастырю, благочестия и веры крепкий адаманте, преподобномученицы Елисаветы бодренный сподвижниче, мудрый наставниче сестер обители Милосердия, незлобиво узы претерпевый за Христа и велиих даров Святаго Духа сподобльшийся, исповедниче и равноангельне подвижниче Сергие, моли Христа, Емуже добре послужил еси смирение спасительное нам даровати.

В блокнот паломнику:

Воскресенский кафедральный собор г. Твери

Адрес: 1170001, г. Тверь, ул. Баррикадная, д. 1.

Галина Черемушкина

Итак совершилось...

Догорела свечка воску чистаго. Потух огонек. Угасла жизнь Царицы-Матушки. Осиротели многомиллионные дети русские...

Русь Святая, слышишь ли ты наши здесь надгробные рыдания, наши песни погребальные? Видишь ли ты этот гроб с останками Той, Которая делила царственные труды Своего Августейшего супруга великого Миротворца императора Александра третьяго? Увы, скована Русь цепями рабства, самое имя ея уничтожено, поэтому лишь сравнительно немногие имеют возможность лично поклониться гробу Новопреставленной...

Не смущайся этим, мать наша Царица. Исключительный жребий выпал на долю Твою. Бог возвел Тебя на самую вершину земного величия, но и там Ты оставалась человеком, удел которого скорби и страдания. Не спасет от них и корона царская...

Много горя и всяких лишений пришлось испытать Тебе на Твоем долголетнем жизненном пути. Слабая телом, но сильная духом, ты всегда сохраняла мужество, неизменно верила в торжество правды и истины. Этот пример Твой воодушевляет нас, это дух Твой хранится и в наших сердцах. Все это служит залогом грядущего возрождения нашей дорогой Родины.

Не судил Тебе Господь дождаться здесь на земле того радостного дня, но оттуда — с вышины Тебе будет видней. Настанет день и Ты увидишь упавшие цепи кровавого гнета, храмы, переполненные горячо и свободно молящимся народом, крестные ходы с целым лесом хоругвий и многочисленными иконами, Ты услышишь гул колоколов и ликование народа Твоего, торжествующаго победу правды и истины.

Вот тогда по всему лицу земли родной народ русский, народ православный коленопреклоненно воспоет Тебе и всем умученным членам Твоей Царственной Семьи «со святыми упокой»… А теперь, куда долетит весть о Твоей тихой и безмятежной кончине, там — пока украдкой, здесь же за границей, — всюду в рассеянии льется к богу мольба: «Упокой, Господи, душу в Бозе Почившей Новопреставленной Благочестивейшей Государыни Императрицы Марии Федоровны». Только в этой молитве Ты ныне нуждаешься, а нам она поможет перенесть горечь постигшей нас тяжелой утраты…

Ты видишь, Ты слышишь, духовная Дщерь моя, я исполнил волю Твою, что было в силах моих, теперь очередь за Тобой, исполни и мою и не только мою, но через меня недостойнаго — просьбу всего Русскаго Твоего народа: прости нам, Матушка, все обиды и огорчения, нанесенные Тебе волею и неволею, разумом и неразумием… а когда предстанешь пред Престолом Господа Славы, Который, верим, удостоит Тебя Царствия Своего и вселит в Храме Небесном, как Ты создала Ему сей храм на земле, скажи Ему там: Господи, Ты знаешь, как тяжко страдает народ Русский, Тобою Мне усыновленный, молю Тя, преложи гнев на милость, вонми Моему и их молению…

Прощай, Мать наша Царица, и в лице моем прими земной поклон от всего верноподданного Тебе народа.